Возврат На Главную

Перейти В Раздел История, Религия, Наука

Перейти В Раздел Новая История

Перейти В Раздел Карта Сайта

Перейти В Раздел Новости Сайта

Перейти К Следующей Странице

 
Алексей Милюков

...

Эректусы Торральбы на охоте

ПО ЭТУ СТОРОНУ ПОТОПА


Глава 1. Все реки куда-то текут
Глава 2. Легкий хлеб рационализма
Глава 3. Пилтдаунская наука
Глава 4. Ускользающая мишень [начало] [продолжение] [окончание]
Глава 5. «Повесть о настоящем человеке» [начало] [окончание]
Глава 6. Прыжок в темноту [начало] [окончание]
Глава 7. Вычерпать море (готовится к публикации) Глава 7. Вычерпать море
Список используемой литературы

 

ГЛАВА 5. «ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ»

Часть I. Предок почти не виден

1.

Далее речь пойдет об «истинном» антропогенезе, поскольку термин «антропогенез» в строгом смысле может быть применен лишь к истории происхождения и развития человека как такового.

То, о чем шла речь в главе предыдущей, вероятно, еще можно было б назвать обезьяногенезом, когда бы этот обезьяногенез реально занимался лишь выяснением отношений внутри обезьяньего сообщества, без всякого «наглого» прицела на родственные связи с человеком. Но термин «антрополог» для современного ученого, пишущего книги о происхождение человека от обезьяны[1] – это не просто стилистический нонсенс или проявление смысловой глухоты. Нет, это, по сути, явление из ряда откровенной лженауки, каковое явление рано или поздно именно лженаукой и будет названо. Теперь же поговорим о том, что имеет отношение собственно к человеку – тому человеку, каким мы его знаем с первых дней его появления в истории.

Что есть антропогенез в строгом смысле? Большинство людей, знакомых с этой проблемой лишь по школьным учебникам и популярным изданиям, тем не менее интуитивно чувствует уникальную роль человека и явную притянутость за уши идеи о происхождении человека от обезьяны. Может возникнуть вопрос: а почему нельзя говорить об антропогенезе на примере, скажем, не обезьяньих предков, а хотя бы реальных предков современного человека? Оставить обезьяногенез за скобками, сделаться в отношении его агностиком и рассматривать нашу историю, начиная лишь с первых представителей человеческого рода? Ведь никто не станет отрицать, кажется, очевидного и общепринятого – что анатомически современный человек произошел от более примитивных древних форм Homo; всех этих хомо эректусов, неандертальцев и кроманьонцев? Нас со школьной скамьи учат, что история рода Homo насчитывает сотни тысяч лет; так называемые примитивные формы людей сменялись более прогрессивными – до тех пор, пока не появился венец эволюции, Homo sapiens sapiens. То есть мы, любимые, дважды разумные. Ведь эту картину отрицать никто не будет?

Однако всё не так просто. Мало того, что выведение за скобки происхождения самых первых людей не решает проблему, а только «подвешивает» ее. Но такой подход создает очевидные трудности для библейского антропогенеза. Сегодняшняя наука говорит нам об африканских истоках человеческого рода, и как прикажете понимать в этом свете первых библейских персонажей? Кого Господь создавал по Своему образу и подобию? Хомо эректуса, который затем доэволюционировал до хомо сапиенса? (То есть Адам был создан в облике хомо эректуса?). Тогда с какой временнóй точки нужно начинать отсчет истории «настоящего», современного человека? Агностиком тут быть никак не получится, поскольку любое «примирительное» с эволюционизмом предположение делает библейскую антропологию противоречивой, если не сказать – бессмысленной. Адам в облике эректуса – это насмешка над образом и подобием Божьим в человеке. Вариант Адама, созданного «сапиенсом», но получившего дикий облик хомо эректуса в результате грехопадения – тоже не проходит. Кем в таком случае были столь же падшие дети Адама и Евы, первые люди и первые патриархи? Эректусами и «примитивными сапиенсами»? Всё родословие Библии тогда приходится шизофренически встраивать в миллионнолетнюю эволюцию (вроде того, что Адам был эректусом, а Ной уже неандертальцем), но, самое главное, нужно отвечать на вопрос – если первые люди были лишены своего первоначального облика за грехопадение, то за какие такие заслуги мы, падшее человечество, получили его вновь, причем задолго до прихода Искупителя?

Таким образом, сказавшему «А» («Адам произошел от более примитивного пещерного человека») приходится говорить и «Б» – искать эволюционного предка уже и этому примитивному человеку, либо объяснять и его происхождение. Потому что суть и смысл эволюции – это не происхождение Homo sapiens от более «примитивного» человека, но лишь, как клятва, как заклинание – происхождение человека из животного мира, от древней обезьяны. На этой ущербной ступеньке спотыкаются и падают все так называемые теологические эволюционисты. Действительно, при допущении, что Адам произошел от более «примитивного» человека – стороннику библейского антропогенеза уже нет никакого смысла открещиваться и от обезьяны, ибо при таком карикатурном раскладе Адаму уже безразлично, от кого в ожидании «получения души», точнее, ее «вдохновения», эволюционировать – от австралопитека или от дикого пещерного человека.

С другой стороны, у рядового христианина, решительно отрицающего официальную концепцию обезьяногенеза, нет четкого ответа на вопрос – кто такие эти Homo erectus, неандертальцы и K°, какое отношение они имеют к происхождению современного человека и как вписываются в картину, нарисованную Библией? Этих звероподобных существ никуда не спрячешь и так просто от них не отмахнешься – их черепа и грубые каменные орудия мы видим в витринах музеев и при желании можем пощупать собственными руками. И это часто порождает еще более неадекватную реакцию, чем даже инсинуации христиан-модернистов о «вдохновении человеческой души в тело обезьяны» или «эволюции Адама из неандертальца». Официальная картина человеческого развития своим расхождением с Библией вызывает затруднения среди обычных христиан до такой степени, что многие предпочитают занимать либо маргинальную позицию голословного неприятия найденных «костей», либо просто делать вид, что проблемы не существует. Любые попытки «примирительного» с Библией объяснения выглядят комично – то неандертальцы объявляются допотопными потомками Каина, получившими свой звериный облик в наказание за преступление предка (хотя каиниты по определению уничтожены потопом), то современниками первых цивилизаций, едва ли не буквально наблюдавшими из своих пещер за сельхозработами жителей Иерихона и Чатал-Гуюка... Вот уж, действительно, неандертальцу такие толкователи не дают «побыть самим собой», вплоть до полных инверсий – если у одних он «стопроцентно обычный человек», то у других – «просто еще одна обезьяна». А уж с эректусами – надо ли говорить – история еще более темная (хотя по мне куда более увлекательная).

Согласно Библии, все люди произошли от одной пары, от одной крови. В религиозной картине мира не остается места двусмысленностям; наши пещерные предшественники могли быть либо людьми, либо обезьянами. Если они были обезьянами, нужно объяснить их многие человеческие проявления. А если они были людьми, нужно признать их безусловное происхождение от Адама. Таким образом, человеку, разделяющему христианское мировоззрение, просто необходимо выяснить – кто такие, откуда взялись, в каких родственных отношениях состояли друг с другом и с людьми «адамова облика» (и, соответственно, через последних – с нами) все эти неандертальцы и эректусы, так разительно отличающиеся обликом и культурой от Homo sapiens. А также – как они хронологически соотносятся с людьми «адамова облика», если согласно исторической науке, появились на земле значительно раньше вида Homo sapiens (тогда как библейская антропология утверждает, что человек современного анатомического типа существовал на земле изначально).

Итак, читатель, «истинным» антропогенезом давайте назовём процессы, относящиеся исключительно к человеку, а истинной антропологией – объективное изучение существующей «проблемы человека» во всей ее полноте, то есть выяснение родственных отношений внутри человеческого сообщества, от самых ранних его представителей до наших современников, а также причины и пути возникновения человеческой культуры и цивилизации. Этому и будут посвящены дальнейшие страницы.

В предыдущей главе я попытался показать, что миф о нашем происхождении от обезьяноподобного предка, укоренившийся в науке и обществе, не имеет под собой никаких фактических оснований. Далее я попытаюсь ознакомить читателя с выводами, к которым пришел в процессе изучения материала и показать, что цепочка так называемых предков и предшественников современного человека, а именно: эректус→неандерталец→архаичный сапиенс→сапиенс современный – является не эволюционной, а отражает совсем иную последовательность отношений, событий и сопровождавших их процессов. В предыдущей главе я высказал утверждение со знаком минус – обезьяньих предков человека и так называемых переходных форм (в классическом эволюционном смысле) не существовало. Теперь же, после необходимого экскурса в историю вопроса, я попытаюсь в конце этой книги нарисовать картину не просто негативную к сценарию эволюционного антропогенеза, а именно картину со знаком плюс, которая могла бы гораздо лучше объяснить наблюдаемые исторические и палеоантропологические факты; особенно с учетом тех якобы «лишних сущностей», от которых официальный антропогенез всегда испытывает метафизическую изжогу.

Интересно, знает ли читатель, каким количеством палеоантропологических находок располагают сегодня исследователи? Очень часто в среде маргинальных «защитников Библии» можно встретить добросовестно списываемое друг у друга утверждение, будто эволюционизм лишь потому так широко и беззастенчиво измышляет свои схемы антропогенеза, что коллекция найденных «предков» крайне мала – причем, настолько, что ее можно всю уместить якобы на одном столе. Понятно, что ключевым словом этой легенды служат «предки», а ключевым утверждением – реальное отсутствие этих предков. Однако сама метафора о столе, верно передающая отсутствие настоящих «переходных форм», все же неудачна, так как создает ложное представление об истинном количестве антропонаходок. Правда состоит не в том, что эволюционизм располагает малым количеством свидетельств своей гипотезы, а в том, что любое имеющееся у эво-антропологов количество скелетных материалов никак не подтверждает их ожидания.

Впрочем, сказанное, относится, скорее, к обезьяньей части этого сюрреалистического «антропогенеза», не имеющего никакого отношения к реальности. Мы же посмотрим для начала, как в количественном выражении обстоят дела с нашими непосредственными предшественниками-«предками». Будем иметь в виду, что вся мировая коллекция истинно «человеческих» костных образцов по состоянию на сегодняшний день выглядит приблизительно так (согласно каталогам Смитсоновского института, института Беркли, Дробышевскому 2004, 2006 и др.):

Homo erectus/ergaster (безусловно признанный всеми антропологами первый «настоящий» Homo) – по всему миру (более чем в 80 местах) обнаружены останки порядка 350–400 индивидов, в зависимости от того, относим ли мы сюда находки, обладающие признаками других таксонов;

Homo neanderthalensis (неандертальцы) – обнаружены останки примерно 430 индивидов, преимущественно в Европе (сюда не включены 42 «странных» ближневосточных индивида группы Схул-Табун-Кавзех, именовавшиеся ранее «палестинскими неандертальцами», но сегодня относимые к Homo sapiens;

Homo sapiens «архаичный (именуемый сегодня также Homo heidelbergensis – человек, обладающий смешанными чертами разных таксонов) – по всему миру обнаружены останки более 300 индивидов.

В этот список не включены ископаемые Homo sapiens современного анатомического типа, которых называют кроманьонцами (для Европы) или более широко – первыми неоантропами, жившими в конце палеолита – начале неолита. От них до нас дошли известные образцы позднепалеолитической культуры, включая наскальную живопись и скульптурных «венер». Их внезапное появление на исторической сцене до сих пор удовлетворительно не объяснено, и картина продолжает запутываться, так как обязанность следования официальной концепции вступает в противоречие с прежними и новыми открывающимися фактами. Количество останков этих людей, хорошо сохранившихся в захоронениях неолита, не превышает нескольких тысяч, что также создает проблему для эволюционного антропогенеза, и о чем мы в дальнейшем еще поговорим. Массовые же захоронения Homo sapiens начинают появляться по всему миру только с возникновением первых цивилизаций – в виде домашних родовых захоронений (Чатал-Гуюк), курганов и городских кладбищ-могильников. Считается, что история человечества, начиная с периода неолита, достаточно хорошо изучена и относительно понятна. Ниже я попробую показать, что эти представления чересчур оптимистичны, а иллюзия «понимания» достигнута лишь игнорированием множества имеющихся проблем, однако сейчас нас в первую очередь интересует всё, что связано именно с «темным» палеолитическим периодом человечества – в данном случае костные останки и артефакты палеолита.

Стоит заметить особо, что в приведенном выше списке так называемых предшественников современного человека (эректусов-эргастеров, неандертальцев и архаичных сапиенсов) речь идет не о полных скелетах и даже не всегда о полных черепных экземплярах. Если закрыть глаза на существенную фрагментарность найденных образцов, обычно именуемых «целыми черепами» и «скелетами», то даже такие находки имеют характер исключения и в антропологической коллекции представлены от силы лишь несколькими десятками экземпляров, да и то наиболее поздними, в основном неандертальскими. Подавляющее же большинство коллекции составляют даже не отдельные кости скелета, а фрагменты этих костей, вплоть до единственного зуба. При этом подсчет количества индивидов в приводимом списке сделан по «неэкономному» принципу. Например, если не удается надежно установить принадлежность одному индивиду трех костных фрагментов, найденных, скажем, в определенной пещере, то считается, что найдены останки трех человек. Таким образом, приведенные мной цифры носят достаточно приблизительный характер[2], так как в силу фрагментарности останков по определению содержат как ошибки таксономической классификации, так и ошибки точного подсчета числа найденных людей. И, вместе с тем, имеющаяся коллекция найденных фрагментов позволяет построить ряд, дающий абсолютно адекватное, объемное представление о различных представителях нашего рода Homo, известных науке с самого раннего периода так называемого палеолита.
 

2.

Для начала поговорим о неандертальце и о том, какую роль он играет в официальной схеме антропогенеза. Напоминаю, что пока мы рассматриваем, анализируем и критикуем официальную версию.

Из всех человеческих «предков» (назовем это пока так) больше всего, наверное, не повезло именно неандертальцу. В истории антропогенеза из него делали то обезьяну, то отца родного, то родного брата, то дальнего родственника, прогибая под каждую новую эволюционную «линию партии» и практически никогда не позволяя оставаться самим собой.

Подавляющее большинство информационных источников, будто сговорившись, выдают о неандертальце одну и ту же надоевшую до чертиков словесную конструкцию – «…найденный в 1856 году и названный так по месту находки Неандерталь возле Дюссельдорфа…». В этом нет никакой тайны или интриги, однако первые останки неандертальца все же были обнаружены еще в 1829 году в Бельгии, но не принимались к научному рассмотрению до 1936 года. То есть неандертальцу стало не везти с самого начала. Второй неандерталец был найден в 1848 году в Испании и признан только через восемь лет после – наконец-то – третьей находки, черепной крышки и частей скелета Неандерталь-1, собственно и ставшей началом и лицом нового таксона Homo neanderthalensis, того самого, «названного так по месту находки…».

Что делать с неандертальцем, никто не знал до выхода в свет второй книги Дарвина «Происхождение человека» (1871 г.), а в более широком смысле – до распространения идей Дарвина и принятия их научным сообществом в качестве парадигмы. Оказалось, однако, что найденное существо на роль утраченного звена между человеком и обезьяной (а нужно было именно такое) не годится. В историческом плане неандерталец непосредственно предшествовал современному человеку, да и слишком походил анатомией черепа и костей скелета на самого человека, чтобы считаться желанным утраченным звеном эволюции. Поэтому можно было и не гадать – особого восторга среди сторонников нового антропогенеза он не вызовет.

Череп неандертальца Ля-Шаппель-о-Cен-1

Череп неандертальца Ля-Шаппель-о-Cен-1

В 1908 году во Франции был обнаружен полный неандертальский скелет (Ля-Шаппель-о-Cен), находка которого продолжила драматическую историю нелепостей и несправедливостей в отношении неандертальца. Отличие неандертальца от анатомически современного человека заключалось в бóльшей массивности скелета и отдельных черепных особенностях – у него был низкий покатый лоб и сильно выраженный надглазничный рельеф, крупные зубы и челюсть, лишенная подбородка. Затылочный отдел в профиль был как будто сплющен сверху вниз, имел так называемую «форму булочки». В сравнении с современным человеком неандерталец был ниже ростом, более коренаст и отличался значительной физической силой. Совокупность этих особенностей (включая бóльший, чем у современного человека объем мозга) оказалась впоследствии характерной для всех неандертальцев.

Французский антрополог, профессор Марселль Буль на основании экземпляра из Ля-Шаппель-о-Cен «воссоздал» образ неандертальца как звероподобного существа, мало отличавшегося от обычной обезьяны. Буль был опытным анатомом, но даже кости неандертальской стопы намеренно разложил так, чтобы большой палец ноги был по-обезьяньи противопоставленным, а сама стопа имела хватательную функцию. Человеческий S-образный изгиб позвоночника Буль не задумываясь «распрямил» а ля шимпанзе, а суставы ног, напротив, сделал распрямляющимися не полностью – согласно Булю неандерталец мог ходить только переваливаясь с ноги на ногу, опираясь на внешние края стоп и в полусогнутом положении. Буль не только игнорировал большой объем неандертальского мозга, но, напротив, именно на основании необычной формы черепа объявил неандертальцев существами умственно неполноценными. В антропологических кругах тех времен было решено считать неандертальцев эволюционным тупиком, одной из боковых вымерших линий обезьяночеловека.

.

Марселль Буль и Рудольф Вирхов

Марселль Буль и Рудольф Вирхов

А что же так называемые объективные ученые? Рудольф Вирхов, не принимавший, как мы помним, даже питекантропа Дюбуа, не принял и трактовку Буля. Но если Буль хотел во временнóм и физическом плане отодвинуть ближайшего соседа человека как можно дальше от нас, на противоположную, обезьянью сторону, то Вирхов попытался разрешить неандертальскую проблему просто путем ее непризнания. То есть он объявил, что неандерталец – это обычный человек, кости которого в сумеречных и холодных условиях древней Европы были до неузнаваемости искажены рахитом – болезнью, связанной с недостатком витамина D. На этой волне выдвигались и не менее экзотические версии, вроде той, что неандерталец, это, якобы, казак русской армии, отставший от своей части во время наполеоновских войн.

Ряд новых скелетных находок неандертальцев последовал в ближайшие годы (Ля Ферраси, Ле Мустье и др.). Эти находки не просто добавили новых сведений о неандертальцах, но и преподнесли исследователям ряд сюрпризов. Например, стало очевидным, что в среднем объем мозга у неандертальцев был больше нашего, а сами они обладали развитой культурой, включающей религиозные представления и сложные обряды. Учитывая, что процесс эволюции понимался ее адептами в том числе и как последовательное увеличение обезьяньего мозга (400 см3) до объема человеческого (1350 см3), то неандертальцу с его 1485 «кубиками» (все значения средние) полагалось быть даже более прогрессивной формой, чем Homo sapiens. Или этот факт должен был иметь четкое объяснение в рамках эволюционизма.

Неандерталец. Реконструкция Марселля Буля в «L´Illustration & Illustrated London News», 1909

Неандерталец. Известный рисунок З.Буриана

.

Неандерталец. Слева: Реконструкция Марселля Буля в «L´Illustration & Illustrated London News»,
1909; справа: реконструкция Зденека Буриана

Но дело уже было сделано – образ неандертальца как волосатой полуобезьяны вполне устраивал исследователей, и новую информацию в расчет принимать не стали. Реконструкция Марселля Буля стала общепринятой и несколько десятилетий формировала ложное представление о неандертальцах в научной и образовательной среде. В течение пятидесяти с лишним лет в музеях всего мира можно было видеть портреты и скульптуры неандертальца во всей его измышлённой красе – согбенного и волосатого. Не говоря уже о школьных и студенческих учебниках.

Сегодня защитники эволюционизма в качестве оправдания приводят примеры многочисленного противостояния и неприятия «диссидентами от эволюционизма» ошибочных представлений того времени. Мол, всегда существовали ученые, которые не принимали ни пилтдаунскую подделку, ни фальшивую реконструкцию Буля, ни другие «курьёзы» (так некоторые адепты называют подделки и подыгрывания собственной идее). Но в эволюционизме как будто всякий раз срабатывал некий закон, не знавший исключений – у явных проходимцев от науки могла быть масса противников и критиков, а побеждали всё равно идеи и взгляды «проходимцев».

Ирония заключается и в том, что не только трактовка Буля, но и трактовка Вирхова нанесли так называемому научному познанию значительный урон – неправы оказались оба. Неандерталец не был ни полуобезьяной, ни рахитным хомо сапиенсом. Трактовка Буля на многие десятилетия пустила антропологию по ложному следу, а трактовка Вирхова еще и сослужила недобрую службу некоторым протестантским «научным» креационистам, ухватившимся за версию об «обыкновенном человеке» в качестве одного из самых своих весомых аргументов. Такой поверхностный подход давал видимое разрешение проблемы существования «дочеловеческих» пещерных предков, неудобных для библейской истории – питекантропы (в современных терминах хомо эректусы) объявлялись в креационистской схеме обыкновенными обезьянами, а неандертальцы – обычными, но якобы «искаженными» болезнью, рахитными людьми. Продолжая держаться за это упрощение и ссылаясь на мнение Вирхова, что называется, до последнего, западные креационисты только собрали на свою голову горячих угольев, но проблему неандертальцев этим не решили.

Итак, несколько десятилетий образ неандертальца, созданный профессором Булем, не просто имел законную силу в науке, а стал именем нарицательным в обществе. Если требовалось указать на чье-то невежество, то обычным сравнением был неандерталец.

В 1868 году в местечке Кро-Маньон во Франции был найден первый «настоящий» человек современного облика, которого гордо называли «Аполлоном каменного века» и восхищались его изящными обсидиановыми орудиями, костяными статуэтками и бусами из ракушек. Восхищались тем, что родиной кроманьонского Аполлона была Европа. Но образ тупого пещерного предка, грязного, нечесаного, в меховой шкуре, в одной руке сжимающего дубину, а другой волочащего по земле за волосы свою подругу жизни – на десятилетия приклеился именно к неандертальцу.

Разумеется, положение стало меняться после Второй мировой войны и особенно после разоблачения пилтдаунской подделки – которая, сдается мне, до скончания времен обречена так или иначе сопутствовать всем ключевым и поворотным событиям в антропологии XX века, а также «встречать радостно у входа» (Пушкин) всякого молодого исследователя, желающего приобщиться к таинствам этой науки.

После выноса из «мавзолея эволюции» пилтдаунского предка неандерталец не претендовал, конечно, на роль недостающего звена, но его можно было теперь хотя бы вставить в родословную человека в качестве непосредственного предшественника, а не вымершей боковой линии. К этому времени в палеоантропологии сложилась так называемая стадиальная теория, согласно которой в каждый исторический отрезок времени существовал только один определенный вид гоминидов, предковый для последующих форм. Представьте себе растущий бамбуковый ствол, где каждое новое звено соответствует появлению нового вида. Стадиальная эволюция представляла собой как бы передачу эволюционной эстафетной палочки от одной формы человека к другой и не допускала никаких пересечений участников во времени и пространстве. Это было даже не «условие» схемы, а сама схема исходила из тогдашних прямолинейных и материалистических представлений о жизни, то есть в марксистско-дарвиновских категориях конкуренции и борьбы – считалось, что один из стадиальных предшественников человека постепенно выносил из своих рядов некое новое, более продвинутое существо. Это существо либо побеждало (читай, уничтожало) менее продвинутых предшественников в конкурентной борьбе, либо предшественники сами вымирали в силу своего недостаточного эволюционного совершенства. Новая, более прогрессивная форма выходила на историческую арену и, время спустя, точно так же сменялась новым победителем, еще более совершенным.

Авторитетный антрополог Алеш Хрдличка, выдвинувший стадиальную теорию в 1927 году, предлагал в качестве одного из «звеньев бамбука» (в нашей терминологии, разумеется) ввести в свои построения и неандертальца. Но тогда эта идея вызвала массовый скепсис, и только в послевоенной антропологии отношение к неандертальцу стало меняться.

Череп неандертальца Шанидар-1

Череп неандертальца Шанидар-1

3.

Образ Homo neanderthalensis сначала был частично реабилитирован довоенными находками в израильских пещерах Схул и Табун, а также послевоенными находками на иракских стоянках Амуд и Шанидар. Ученые выяснили, что неандертальцы не только хоронили своих мертвых и имели религиозные представления о загробной жизни, но несомненно обладали теми качествами, которое именуется милосердием или альтруизмом. В пещере Шанидар среди девяти преднамеренных захоронений обнаружились останки инвалида (Шанидар-1), умершего в очень пожилом, по неандертальским меркам, возрасте. Этот человек при жизни имел атрофированную правую руку (вероятно, от рождения), атрофированную правую ногу, перелом левой глазной орбиты (излеченный, но стоивший глаза) и еще целый набор физических травм – то есть этот полуслепой и практически обездвиженный человек не мог самостоятельно поддерживать свое существование. Еще один неандерталец, обнаруженный в захоронении той же пещеры (Шанидар-3), имел сильное проникающее ранение легкого, видимо, и ставшее в итоге причиной смерти, однако, судя по тому, что поврежденное при ранении ребро начало заживать, за неандертальцем до последней минуты ухаживали соплеменники. Выживание этих людей в подобных обстоятельствах – прямое свидетельство того, что неандертальцы были не тупыми животными, а заботились о членах своего сообщества.

Реконструкция захоронения неандертальца Шанидар-1

Еще одного неандертальца, найденного в пещере Шанидар, назвали «Цветочным человеком» (Шанидар-4). Во время захоронения близкие усыпали его тело цветами. Французский палеоботаник А. Леруа-Гуран, изучая образцы почвы из могилы, заключил, что количество цветочной пыльцы «превосходило всякое вероятие». В почве сохранилось не только огромное количество пыльцы, скатавшейся в комочки, но и остатки частей цветов. «Труп был положен на подстилку из сосновых веток и цветов, – пишет проф. Г. Матюшин, – и сверху засыпан цветами (василек, алтей розовый, крестовник и лук кистистый). Некоторые из этих цветов и сейчас используются в Ираке как лекарственные».

В 1938 году советский археолог А. Окладников в гроте Тешик-Таш на территории бывшего советского Узбекистана обнаружил одно из самых известных неандертальских погребений. Девятилетний мальчик был захоронен в углублении на полу грота, ногами к выходу из пещеры, на запад, головой на восток. Голова ребенка, будто оградой, была окружена шестью парами рогов сибирского козла. Рядом с могилой обнаружились следы костра, горевшего непродолжительное время и, вероятно, имевшего отношение к ритуалу погребения. Авторитетный советский археолог проф. Л. Монгайт писал в 1973 году в своем фундаментальном труде «Археология Западной Европы» о неандертальских захоронениях:

«Всего известно около 50 захоронений. Почти все они обнаружены на краю пещерных жилищ, в неглубоких ямах, вырытых в культурном слое или выдолбленных в каменном полу пещеры и засыпанных землей. Захороненные лежат на боку, в положении спящих. Встречаются захоронения черепов без каких-либо других частей скелета, например в Эрингсдорфе, Ла-Ферраси и Монте-Чирчео. В последнем случае череп окружен выкладкой из камней и костей животных».

Историки, археологи и антропологи, особенно представители советской школы (которая в ту пору была насквозь идеологизированной), поначалу мощной заградительной стеной вставали против самой идеи о религиозности неандертальцев. Выдвигались «гипотезы» о санитарном характере захоронений, то есть простом желании избавиться от мертвого тела, однако А. Окладников одним из первых выступил именно с «религиозной» концепцией. Он обратил внимание коллег на то, что особенностью захоронений неандертальцев является расположение тел с ориентацией по линии восток-запад (запомним это на будущее), и никогда иначе. Причем, везде – в Западной Европе, Крыму, Узбекистане, на Ближнем Востоке. Ученый заявил, что это не могло быть случайностью, и в сочетании с другими свидетельствами являет собой явное указание на зарождение первых религиозных культов у древнего человека.

«Неандерталец уже убедился, – писал Окладников, – что мертвец – не просто «спящий», что по отношению к нему нужны особые заботы, качественно иные, чем касательно живого человека. Он не просто оставлял мертвеца на поверхности земли в той позе, в какой его застала смерть, а придавал ему, пока еще не окоченело тело, определенную, строго выдержанную позу; клал его не как пришлось, а в определенном направлении – головой на восток или запад, наконец, помещал его в яму и засыпал землей. Отсюда следует, что у неандертальцев уже возникли какие-то идеи о качественно иной форме существования умерших после смерти, т. е. путем идеи о «жизни за гробом» (Окладников, 1952).

Не будем сейчас заострять внимание на традиционном материалистическом подходе советских ученых с их «зарождениями» и «постепенными развитиями». Фактом является то, что неандертальцы уже более ста тысяч лет назад, если придерживаться официальной хронологии, хоронили своих близких согласно определенной религиозной традиции – так, будто собирали их в дальнейшее путешествие. Определенный ритуал включал снабжение покойника каменными или костяными орудиями, едой и украшениями. Цветы и охра в неандертальских захоронениях говорят о том, что смерть воспринималась ими как праздник – переход человека в другой, лучший мир, а традиционное расположение погребенного, именуемое «позой эмбриона» или «ребенка в утробе», вероятнее всего, отражало веру неандертальцев в продолжение существования после смерти – «второе рождение» в новую жизнь. А если учесть, что упомянутое выше Монгайтом захоронение отдельного черепа из немецкого Эрингсдорфа относится ко времени самых ранних неандертальцев (230 тыс. лет назад по Дробышевскому, 2004), то сложные философские представления о мире за неандертальцами следует признать фактически с первого дня их появления в истории.

В «Археологии Западной Европы» Л. Монгайт также писал:

«Другим доказательством возникновения религиозных представлений – культа животных – считают такие находки, как, например, в пещере Драхенлох (Швейцарские Альпы, к югу от Боденского озера), где в «ящиках» из известняковых плит были найдены уложенные в определенном порядке медвежьи черепа (по три-четыре и более в «ящике») и кости конечностей медведей. Эта находка не представляет исключения. В пещере Петерсгёле (в средней части Франконской Юры у Вельдена) в нишах были положены черепа и кости конечностей медведя, а в одном из боковых помещений пещеры – прикрытые камнями кости животных. В пещере Регурду (близ Монтиньяка, Дордонь) найдено неандертальское погребение, прикрытое насыпью из камней, и рядом с ним в яме – череп и разбитые кости медведя. На яму положена каменная плита размерами 2×2 м и весом 400 кг».

…Впрочем, подобные признания за неандертальцами их реальных возможностей пробили себе дорогу не сразу. Как и в аналогичных случаях с «ошибками» эволюционизма, до пересмотра ситуации дело дошло только в последний момент, когда положение с «неандертальцем-животным» сделалось уже неприличным. Нельзя было продолжать игнорировать его человечность и упорствовать в версии Буля, которая вся держалась лишь на описании одного скелета. Наконец, только в 1957 году два английских анатома, У. Страус и А.Дж. Кейв, повторно изучили злополучный скелет и обнаружили, что старик из Ля-Шаппель-о-Cен, послуживший в свое время Булю прообразом пещерного животного, в реальности страдал серьезной формой артрита, изменившей форму его костей и суставов. Вывод анатомов настолько расходился с реконструкцией Буля, что они выдали свою знаменитую фразу – если бы этого человека побрить и переодеть в современную одежду, то в нью-йоркской подземке он не привлек бы к себе особого внимания.

В 1961 году в истории неандертальца наступил светлый для него период, казалось бы, полной реабилитации, когда человечность его была признана, а сам он награжден почетным таксономическим именем Homo sapiens neanderthalensis. Он стал полноправным членом человеческой семьи. Новая схема антропогенеза была проста и незатейлива – согласно ей предок человека питекантроп возникал на Яве (700–500 тыс. л.н.), заселял Китай (пекинские питекантропы-синантропы, 500–400 тыс. л.н.), затем приходил в Европу (гейдельбержский питекантроп, представленный в то время одной-единственной челюстью, 400–200 тыс. л.н.), в Европе от него происходил собственно неандерталец (100–50 тыс. л.н.), который там же, в Европе, давал начало людям современного типа, кроманьонцам (40–30 тыс. л.н.), в итоге расселявшимся по всей планете, включая Африку, Азию, Австралию и Америку.

Но праздник неандертальских именин продолжался недолго. В это же время умами палеоантропологов начала овладевать идея африканского происхождения человека, и неандерталец опять, буквально на глазах стал превращаться в существо, неудобное для новой схемы. Как упоминалось ранее, тема австралопитеков стала насущной после Второй мировой войны, вследствие чего в поле зрения эволюционизма попала Африка. Ряд находок, сделанных в конце 50-х-начале 60-х годов Луисом Лики, показал, что время простых схем закончилось. Стадиальная схема рассыпалась фактически в одночасье, когда Лики нашел в одной страте, во II горизонте Олдувая, в непосредственной близости друг от друга, трех представителей разных таксонов – массивного австралопитека, хабилиса и эректуса. На смену стадиальной «бамбуковой удочке» снова, как и в начале века, пришло развесистое генеалогическое древо со множеством боковых ответвлений.

Почему же стал неудобен неандерталец? Во-первых, он решительно не устраивал эволюционных антропологов в качестве непосредственного европейского предка человека, поскольку в новой схеме современный человек, ведя непрерывную родословную от австралопитеков, сформировался в Африке, а не в Европе, и только 30–40 тыс. лет назад (по старым представлениям) в Европу мигрировал. С некоторых пор неандерталец в Европе стал мозолить глаза африканоцентристам.

Во-вторых, теперь уже чрезмерная человечность неандертальца стала ему препятствием к званию непосредственного предка человека. Чем больше антропологи узнавали о неандертальце и его образе жизни, тем более нелепой становилась его «дикость». Проще говоря, неандерталец не устраивал эволюционизм в качестве кроманьонского предка еще и потому, что по своему социальному и культурному уровню сам от кроманьонца мало чем отличался.

При этом, в-третьих, встала проблема, так сказать, вытекающая из предыдущей – морфологического несходства неандертальца и человека при отсутствии временнóго зазора для того, чтобы один успел эволюционировать в другого. То есть эти близкие нам по разуму существа физически всё-таки в определенной степени от нас отличались. С находками в Европе и Африке более древних, чем неандерталец, людей сапиентного архаичного облика эта проблема стала еще острее – сапиентные потомки никак не могли быть старше неандертальских предков. До того, как идея «африканской колыбели человечества» приобрела статус почти непререкаемой истины, ситуация разрешалась просто – в Европе архаичные находки большого возраста типа гейдельбержской челюсти (Мауэр-1) записывались в питекантропы, а архаичные формы Африки типа уже упоминавшегося в предыдущей главе родезийца (Брокен-Хилл-1) – в африканские неандертальцы. Но теперь, с новыми находками, стало ясно, что неандертальцы – это обособленный от кроманьонцев таксон, обладающий рядом специализированных черт.

К этому нужно добавить, что масла в огонь подливал отчетливо обозначившийся в середине 60-х годов так называемый неандертальский парадокс или, более популярно, «загадка неандертальцев». Уже с первых дней реабилитации неандертальца в антропологических «кулуарах» началось брожение и разногласия, стоит ли считать неандертальца нашим прямым предком. И было отчего, потому что с увеличением количества находок оказалось, что ранние неандертальские формы морфологически были более близки к современному человеку, чем поздние, представляющие явно специализированную и уклонившуюся от развития Homo sapiens sapiens линию. Из-за этого раннюю группу неандертальских находок (190–70 тыс. лет) назвали «атипичными» неандертальцами (Крапина, Гибралтар, Саккопасторе, Эрингсдорф и др.), а позднюю, более «нечеловеческую» группу (70–40 тыс. лет) – «классическими» неандертальцами (Неандерталь, Ля Шапелль-о-Сен, Шанидар, Феррасси, Спи, Ля Кина и др.) Недавно выделили группу самых поздних, так называемых «пережиточых неандертальцев», живших менее 40 тыс. лет назад, многие из которых были неким конгломератом старых «классических» и инновационных сапиентных черт (Виндижа, Сен-Сезер, Ле Мустье, Зафарайя, Лагар Вельо, Пестера Муэри и др.), что объяснялось, скажем по секрету, их метисацией с внезапно появившимися в Европе сапиенсами (и этот период контактов в реальности занимал не тысячелетия, а был сверхкратким, в прямом смысле «проходным», но об этом чуть позже). В сценарии, где неандертальцы были бы нашими предками, невозможным казалось объяснить и множество других вещей, например, большой объем неандертальского мозга – получалось, что вопреки эволюционным постулатам Homo sapiens sapiens по сравнению со своим предком в этом плане стал регрессировать.

…В конце концов, антропологи отмотали ситуацию назад и вновь объявили неандертальца боковой вымершей ветвью, а всю силу творческой энергии бросили на подтверждение эволюционной роли африканской колыбели человечества. В антропологических схемах 1960–70-х годов линия неандертальца уже вновь стояла в стороне от победного магистрального пути современного человечества.

В очередной раз неандертальцу досталось на орехи в самое недавнее время. Он стал еще более неудобен, когда выяснилось, что человек современного типа появился в Европе гораздо раньше, чем считалось прежде, а неандертальцы Европы, соответственно, вымерли гораздо позже. Нынешние адепты афроэволюции наморщили лбы – если люди современного типа пересекались с неандертальцами в едином историческом и географическом пространстве не менее десяти тысяч лет[3], то почему за столь длительное время совместного проживания они не только не слились в единый таксономический континуум, но даже сколь-нибудь заметно не размыли границу между двумя столь четко дифференцированными таксонами? Как стало возможным сохранение своей таксономической целостности каждым из сообществ, если они имели счастливую возможность совместного размножения? Тем более что у археологов и антропологов не было ни одного убедительного свидетельства каких-либо конфликтов между двумя сообществами, а, напротив, масса свидетельств мирного сосуществования – например, когда неандертальцы и кроманьонцы поочередно использовали для проживания одну и ту же пещеру, не говоря уже о свидетельствах обмена культурными достижениями.

Впрочем, эволюционизм тем и силен, что может придумать объяснение для любого затруднительного факта. Было решено закрыть этот вопрос, обратившись к генетике, чтобы на основании сравнений участков ДНК обоих испытуемых доказать – современные люди и неандертальцы являются разными видами, и поэтому они не могли скрещиваться по определению. То есть все вместе жили мирно, на одной территории, многие тысячи лет, не конфликтовали, занимались собирательством, охотой и рыбной ловлей, – но «сватов друг другу не засылали» по причине генетического межвидового барьера и неспособности давать потомство. Генетики свою работу выполнили на совесть и даже, кажется, перестарались – генетическое различие меж современными людьми и одним из тестируемых неандертальцев (ребенок из северокавказской пещеры Межмайская) оказалось вполне «подходящим», только сам испытуемый, как выяснилось чуть позже, с большой долей вероятности оказался архаичным сапиенсом (Hawks & Wolpoff, 2001), что было уже почти открытой насмешкой над экспериментаторами. Разумеется, очевидные черты межвидового скрещивания, которыми обладает целый ряд поздних неандертальских экземпляров (Лагар Вельо, Пестера Муэри и др.), сторонники гипотезы отдельного вида по обыкновению проигнорировали.

Неандерталец, ранее с треском вылетевший из наших предков, с треском вылетел даже из наших ближайших родственников, фактически из старших братьев. В начале нового века было решено считать Homo sapiens и Homo neanderthalensis двумя разными видами, произошедшими от разных ветвей древних гоминид, как минимум последние 600–700 тыс. лет развивавшимися независимо. Несколько лет назад практически все СМИ, взахлёб озвучивавшие новую радостную научную сенсацию, пестрели заголовками – «Неандерталец нам не родственник!»

Сегодняшние представления о неандертальцах. Слева - реконструкция (общая) Дж. Гёрша, справа - Э. Дейнис (Гибралтар-2 или «Ребенок из Гибралтара» Неандерталец. Рисунок Дж. Хоукса Неандерталец. Рисунок Мауро Кутрона

Сегодняшние представления о неандертальце. Рис. 1 – реконструкция John Gurche (общая); рис. 2 – E.Daynès
(Гибралтар-2 или «Ребенок из Гибралтара»); рис. 3 – John Hawks (старик из Ля-Шапелль); рис. 4 – Mauro Cutrona

Однако в 2010 году, в результате исследований группы Сванте Паабо выяснилось, что генетическая дистанция между сапиенсами и неандертальцами составляла всего... 0,16% (Pääbo et al., 2010), на уровне современной человеческой расы. То есть ни о каких разных видах речи идти уже не может. Сравнение неандертальцев с современными группами людей показало их наибольшую близость к европейцам (от себя добавим с легким сарказмом – а разве по жителям северных районов Европы этого раньше не было видно?). «Представления о неандертальцах претерпели, пожалуй, наиболее радикальные изменения, – говорит сегодня антрополог профессор В.Ю. Бахолдина. – Главное из них состоит в перемещении неандертальцев от одного эволюционного уровня к другому – от уровня пусть спорной, но все же предковой формы, к уровню, занимаемому современным Homo sapiens. ... Сейчас неандертальцы и ископаемые сапиенсы рассматриваются как полиморфное человечество эпохи позднего плейстоцена» (Бахолдина, 2011).

Сегодня каждая новая находка делает все более очевидными те невероятные ранее предположения, что неандертальцы выделывали кожу, плели веревки, изготовляли и пользовались украшениями и косметикой, создавали наскальные рисунки и антропоморфные фигуры.

Вопрос происхождения самих неандертальцев, впрочем, остается открытым. То есть, конечно, множество схем и предположений существует, и в предки ему регулярно и аккуратно записывают тот или иной более древний экземпляр, но от какой именно формы произошел неандерталец, как появился в Европе и, главное, почему при столь длительном сосуществовании с сапиенсами и возможности иметь общее потомство, не слился с ними хотя бы в генетически ощутимых пропорциях – палеоантропологи сказать не могут. Существующие гипотезы разнятся лишь размерами существующих в них дыр. Общим выводом можно считать то, что для эволюционизма неандертальская проблема сегодня является нерешенной. (Креационная модель, напомню еще раз, утверждает, что массовые сапиентные миграции в Европе были по хронологическим меркам практически моментальными, успевшими оставить лишь точечные следы контакта двух народов – в виде метисов, а также свидетельств некоторого обмена технологиями). При этом, к счастью, можно констатировать, что главная многолетняя пилтдаунская интрига в отношении неандертальца в сегодняшней официальной схеме счастливо разрешена – Homo neanderthalensis больше не считается ни полуобезьяной, ни диким согбенным пещерным предком. Его человечность, интеллект, религиозность и высокая социальность признаны, кажется, окончательно[4].

Черепная крышка OH 9, ставшая голотипом для таксона Homo erectus. Найдена Луисом Лики в 1960 г.

Черепная крышка OH 9, ставшая голотипом для таксона
Homo erectus. Найдена Луисом Лики в 1960 г.

4.

Теперь самое время поговорить о месте и роли в официальной схеме еще одной человеческой разновидности – хомо эректуса. В 1960 году в Олдувайском ущелье Африки Луис Лики раскопал не только челюсть первого хабилиса (хотя, если быть точным, «физически» челюсть ОН 7 нашел его сын Джонатан). Глава антропологической династии выкопал также черепную крышку существа, немало его изумившую – она была очень похожа на известные останки питекантропов Явы и синантропов Китая. Этот экземпляр (ОН 9), первый африканский питекантроп, превосходивший по возрасту (900 тыс. лет) яванских и китайских предков человека, показался научному сообществу лучшим доказательством того, что центром эволюции человека была именно Африка, а яванские и китайские питекантропы (на тот момент датируемые возрастом 700 и 500 тыс. лет соответственно) сами являлись потомками питекантропов африканских.

Поэтому в самое ближайшее время из обобщения многолетних находок так называемых питекантропов Явы (вспомним историю питекантропа Дюбуа), синантропов Китая (вспомним историю Блэка и пропавших черепов) и нового экземпляра OH 9 из Африки – родился новый таксон под названием Homo erectus. Этот таксон, несмотря на его последующие дробления-слияния, в отличие от фантомного хабилиса всегда, с первых дней – представлял собой объективную антропологическую реальность, так как по ряду морфологических признаков был безусловно и зримо отделен как от неандертальцев, так и от архаичных сапиенсов. Для эво-антропогенеза с находкой ОН 9 и описанием нового таксона яванские и китайские предшественники-предки сапиенса в одночасье становились второстепенными, а на первый план выходил африканский «прародитель человечества».

Надо отдать должное Луису Лики и антропологу Кемпбеллу, описавшим Homo erectus в 1962 году, – бывший обезьяночеловек-питекантроп Дюбуа-Кенигсвальда-Блэка-Вейденрейха в новой таксономической классификации сразу радикально подтянулся до представителя человеческого рода. Хотя видовое имя его, конечно, до сих пор оставляет желать лучшего во всех возможных смыслах (человек «выпрямленный»), так как было получено из «обезьяно-человека выпрямленного» путем простой механической замены родового имени (Pithecanthropus erectus стал Homo erectus'oм).

Находка OH 9, ставшая в 1962 году голотипом (типовым образцом) для описания нового таксона Homo erectus, содержала черты, характерные для всей группы Homo erectus – массивный череп, уплощенный в продольном и поперечном направлении свод, наклонные верхние стенки свода в виде «крыши» при взгляде спереди, покатая лобная кость, надглазничный валик в виде единой прямой полки, сильное заглазничное сужение, приплюснутая теменная часть без теменных бугров и резкое преломление нижней части затылка. По некоторым признакам коробка ОН 9 оказалась впоследствии даже чемпионом – череп был необычайно сильно пневматизирован, то есть имел множество воздушных полостей в костях, а по развитию надглазничного валика (практически пустого внутри) и толщине свода он превосходил все найденные в дальнейшем эректусные экземпляры.

.

Челюсть ER 992, голотип для таксона Homo ergaster

Челюсть ER 992, голотип для таксона Homo ergaster. Найдена Бернардом Нженео в 1972 г.

Однако последующие находки в Кооби Фора (ER 992, ER 3733, ER 3883 и др.) показали Лики и его коллегам, что в Африке они имеют дело еще с одним неизвестным таксоном – какой-то особой разновидностью эректусов – мало того, что более древних, чем китайские и яванские, так еще и по некоторым признакам стоящих ближе к современному человеку (!), чем более «примитивные» и массивные собратья-эректусы из восточной и юго-восточной частей света.

«Классический» поздний Homo erectus типа OH 9 вполне устраивал бы тех антропологов, которые видели в нем предка еще более поздних форм – неандертальцев и архаичных сапиенсов. Но как было объяснить, что новые эректусные находки были гораздо более древними, но при этом более сапиентными? В отличие от «классических» эректусов они были более грацильны, имели более округлый свод черепа, без резкого рельефа. Челюсть ER 730 еще «на заре» человеческого развития, задолго до «классических» эректусов, неандертальцев и архаичных сапиенсов уже демонстрировала некую структуру, напоминающую подбородочный выступ современного человека. А челюсть ER 992 вообще имела явно выраженные маркировки так называемой двубрюшной мышцы (digastric muscle) необходимой для раздельного глотания и вокализации – сугубо человеческий признак, который некоторые антропологи интерпретировали как доказательство существования развитой речи уже в те времена (Kreger, «Homo ergaster»).

Бернард Вуд и Питер Эндрюс описали семь диагностических особенностей, связывающих новую группу находок непосредственно с Homo sapiens, но отсутствующих при этом у Homo erectus (см., напр., Wood, 1993). Те, кто возражал против дробления эректусного таксона, пытались показать, что эти семь признаков иногда встречаются и у «классических» Homo erectus, однако это не отменяло самого факта бóльшей анатомической близости новой группы к современному человеку. Казалось, было понятно, что поздние эректусы были весьма специализированными потомками этих ранних форм.

.

Но подобное открытие не насторожило, не заставило задуматься о том, почему эти ранние люди не просто более «человечны», чем поздние эректусы, а столь рано человечны. Из этого факта просто сделали незатейливый вывод в пользу африканской гипотезы, точнее, к тому времени уже догмы – в новых африканских находках увидели прямых предков современных людей, а в «классических», специализированных, съехавших в сторону от прогрессивной линии поздних хомо эректусах – эволюционный тупик.

Таким образом, в 1975 году, после ряда новых африканских находок, таксон Homo erectus был раздроблен антропологом К. Гроувсом на две части. Было предложено считать, что самой ранней формой, произошедшей в Африке около 2 млн. лет назад, являлись представители этой новой прогрессивной группы, Homo ergaster («человек работающий»). А его более поздние африканские потомки (1,0–0,5 млн. л.н.), а также выходцы из Африки, обосновавшиеся в Китае и Индонезии (в ту пору яванцам давали всего 700, а китайским синантропам-эректусам 500–250 тыс. лет) – именовались уже собственно Homo erectus'ами. Не могу не отметить попутно очередное сюрреалистическое положение, столь свойственное эволюционизму – непоследовательность в именах ранней и поздней форм. То есть более ранний Homo был работающим («ergaster»), но работал он, видимо, согнутый пополам, поскольку, судя по следующему шагу, распрямился лишь время спустя («erectus»).

Не все ученые после 1975 года (и до сего дня) согласились с дроблением таксона Homo erectus. Особенно сторонники так называемой мультирегиональной гипотезы, утверждающие, что этот единый таксон имел лишь региональные вариации, но, в конце концов, каждая из региональных форм Homo erectus эволюционировала в современного человека по всему миру. Напротив, африканоцентристы, принимающие законность таксона Н. ergaster, считают Н. erectus эволюционным тупиком, особенно (и безусловно) его азиатские формы. Однако какого бы сценария антропогенеза не придерживались специалисты, сама номенклатура понятна всем – под хомо эргастером подразумевается регионально-временнáя (африканская и более ранняя) форма хомо эректуса. Чтобы не вносить терминологической путаницы, я буду далее пользоваться понятием «Homo erectus» в широком смысле, а к эргастерам применять принцип «акцентирования по необходимости», называя так лишь те экземпляры, которые нужно по тем или иным причинам специально выделить из основного таксономического ряда.
 

5.

Можно ли сказать, что хомо эректус в какой-то степени повторил печальную историю неандертальца? Разумеется. Ведь из него, подобно неандертальцу, до самого конца XX века эво-антропологи старательно лепили столь же неразумную полуобезьяну, если не сказать – лепили еще в бóльшей степени. (И даже креационисты не остались в стороне, отрекаясь от этого неудобного существа, противоречащего библейскому появлению современных людей в готовом виде, без всяких диковатых предшественников). И если неандерталец был харизматичен и раскручен в «народе» (а битва за его статус всегда проходила на виду обывателя, в виде журналистских «сенсаций» и «открытий века»), то эректус в этом смысле оставался полубезвестным затворником. Неандерталец в глазах обывателя был неким ярким символом первобытности, жутковатой экзотической картинкой – с пещерами, шкурами, кострами и мамонтами, и обывателю – для удовлетворения любопытства и осознания собственной цивилизованности на контрасте с пещерным «быдлом» – вполне хватало одного неандертальца. Хомо эректус же оставался объектом сугубо научного, сухого, кабинетно-занудного внимания ученых. Любопытный психологический момент заключается в том, что публика и ученые одинаково искренно любили и намеренно очеловеченную обезьяну Люси (задумчивую, с букетиком цветов в руках), и бессовестно «олохмаченного» неандертальца. Но вся любовь (и у публики, и у ученых) пропала, когда выяснилось, что Люси была просто обезьяной, а неандерталец – человеком с высоким интеллектом. Публика не любит сюжета без интриги, и ангажированные биологи-философы, называющие себя учеными – не любят, когда их миф перестает впечатлять публику. Эректус же во всех этих играх-интригах всегда оставался в тени главных сценических персонажей.

Однако ранее я заметил, что история эректуса – по крайней мере, мне лично – гораздо более интересна, чем даже неандертальца. Почтенная публика немало бы удивилась, если бы узнала, что история эта куда более загадочна, интригующа и достойна ее, публики, внимания уж никак не менее неандертальской. Тем более что история эректуса и сегодня еще по бóльшей части находится «под сукном» эволюционизма, многие моменты еще не прояснены, а некоторые в современной палеоантропологии вообще до сей поры едва ли не табуированы.

Например, даже при самом поверхностном знакомстве с материалами по хомо эректусу видно, что эво-антропологи с нескрываемым раздражением относятся как минимум к двум вещам.

Во-первых, они активно противодействуют древности любых эректусных находок, возраст которых переваливает за отметку в 2 миллиона лет. Уже давно многие находки пересекли этот временнóй рубеж (точнее, пересекли бы), однако сегодня вы лишь в редчайших случаях встретите схему, где эректусная хронологическая линейка двинулась в прошлое глубже 1,9 млн. лет. Причем, здесь явным образом действует принцип двойных стандартов.

.

Челюсть UR 501

Челюсть UR 501

Например, самыми древними костными останками хомо хабилиса иногда считается фрагмент нижней челюсти UR 501 из Малави, имеющий оценочный возраст в диапазоне 2,3–2,45 млн. лет. Таксономическая принадлежность этой челюсти является объектом разногласий, и многие профильные каталоги, например, тот же каталог Хеслипа, ее даже не упоминают. Скорее всего, эта гипермассивная челюсть хабилису (или рудольфензису) не принадлежала – названные формы по своей конституции грацильны, а UR 501 имеет явные признаки массивного парантропа, однако все же по одному признаку – толщине зубной эмали (!) – зубы этой челюсти схожи с хабилисными. Тем не менее, на основании этой находки сегодня все эволюционные схемы и построения обозначают возраст хабилисного таксона по верхней границе оценочного диапазона этой челюсти – 2,45 млн. лет (при том, что сама эта расплывчатая дата 2,3–2,45 млн. лет была получена на глазок, по стратиграфической и фаунистической оценке места находки). «Но это еще не всё». В силу того, что таксономический статус челюсти UR 501 крайне расплывчат, ее предполагаемый возраст во многих схемах «на всякий случай» принят в качестве максимального для обоих таксонов – хабилиса и рудольфензиса (!). Здесь мы в очередной раз сталкиваемся с одним из самых эффективных приемов эволюционизма, когда любая неопределенность (как в бюрократической юриспруденции), лишь играет на руку «заказчику музыки».

С другой стороны, бесспорно человеческие останки из Кооби Фора, найденные между маркирующими туфами KBS (1,9 млн. лет) и Тулу Бор (3,18 млн. лет) – ER 1472, ER 2598, ER 3228 и некоторые другие – имеют верхнюю оценочную границу в те самые 3,18 млн. лет, однако максимальный возраст эректусного подтаксона Homo ergaster меряется сегодня исключительно по нижней оценочной границе этой группы находок – 1,9 млн. лет! (При этом еще сама цифра 1,9 млн. лет, якобы отражающая возраст туфа KBS, была в свое время, как мы помним, «волевым решением» занижена под череп австралопитека 1470, выдаваемого тогда за Homo). Человеческие останки старше 2 млн. лет, как это и принято в господствующей и «уверенной в себе теории», сегодня либо всеми силами «омолаживаются», либо приписываются некоей эвфемистически размытой форме «раннего Homo», не говоря уже о миллионнолетних останках Homo sapiens – те просто автоматически записываются в аномальные и в научной литературе никогда не упоминаются. Взгляните на любую эволюционную схему антропогенеза и убедитесь сами – эректусу-эргастеру как будто повелели не перешагивать некий положенный ему предел; хомо эргастеры фактически всегда (за редчайшими и единичными исключениями, как я упоминал выше), «остановлены» у черты – 1,9 млн. лет, в то время как хабилисы (часто в реинкарнации выступающие как «рудольфензисы») совершенно незаконно всегда углубляются в прошлое на 2,45 млн. И, как сказал поэт, никаких гвоздей.

Во-вторых, эво-антропологи, оказывая сопротивление, сравнимое с обороной на последнем рубеже, не хотят сдавать «дикость» хомо эректуса. Они в упор не желают видеть накопившихся новых фактов, чтобы признать в эректусе полноценного человека, сравнимого по интеллекту и образу жизни, скажем, с современными африканскими или австралийскими аборигенами. Таковое признание, разумеется, оставило бы человеческий род вообще без какого-либо – даже интуитивно, фантазийно предполагаемого – эволюционного предка. Пока хомо эректус – не вполне человек, разговоры о его предковости, постепенном эволюционировании и о том, как его «лохматость понизилась» – еще будут иметь какой-никакой смысл, вводя в заблуждение последних наивных. Но с полной реабилитацией хомо эректуса всё это фантазийное эволюциионное добро превращается в пустой звук.
 

6.

Действительно, если с человечностью неандертальца сегодня всё уже достаточно ясно, то в отношении Homo erectus (не без помощи эволюционной пропаганды) у многих читателей наверняка до сих пор возникает вопрос – а, вообще, человек ли он? Человек ли он в том смысле, который в это понятие вкладывают не идеологизированные ученые (которым и хабилис был «человеком»), а мы сами?

Давайте посмотрим.

Вспомним эволюционный сценарий постепенного превращения обезьяноподобного существа в человека. С кого и с какого момента ученые именовали некое существо человеком? Так называемая гоминидная триада, выдвинутая в 60-х годах Луисом Лики (и восходящая еще к энгельсовской трудовой теории), как мы помним, отвечала на этот вопрос четко: увеличенный по сравнению с обезьянами объем мозга, прямохождение и орудийная деятельность. Однако совсем недавно, на границе прошлого и нынешнего веков новые находки и открытиями привели к пониманию практической ничтожности этих критериев. Образцы позднего палеолитического искусства кроманьонцев и сложные погребальные обряды неандертальцев подсказывали, что существуют более надежные, даже безусловные критерии человеческого, но подобная роскошь была позволительна только кроманьонцам, и лишь с недавнего времени – неандертальцам.

Давайте, читатель, обострим вопрос и спросим себя прямо – какие критерии человека мы бы согласились признать без всяких споров и оговорок? Окончательными и безусловными, как та пресловутая булгаковская справка? Мы уже убедились, что эволюционная антропология использует критерии лишь анатомические, где даже понятие «Homo» не тождественно понятию «человек», так как подразумевает сугубо биологическую, а не философскую сущность. Однако если мы заведем речь об интеллекте, разумности и прочих плохо определенных или запутанных эволюционной философией категориях, то наши возможные оппоненты опять начнут подсовывать нам дрессированных обезьян с их карточными комбинациями из двух-трех слов (хотя, если выбросить из головы эволюционную ангажированность экспериментаторов, множество других животных продемонстрировало бы нам «разумность» гораздо убедительнее всяческих обезьян). Еще более размытыми оказываются понятия, производные от эволюционных «разумностей» человека, например, «культура». Если в сугубо человеческих категориях «культура» означает сохранение и преемственность в первую очередь духовного опыта, то в терминах эво-палеоантропологии «культура» – это любые материальные следы, оставленные человеком, чуть ли не копролиты. А после того как эволюционисты сделали всё, чтобы размыть границу между животными и человеком, «культурой» может именоваться и обезьянье раскалывание ореха камнем. Поэтому давайте в качестве критерия человека назовем именно то, чего не может ни одно животное, ни одна, так сказать, обезьяна. Нам же нужны именно те критерии, которые наглядно продемонстрируют, что Homo erectus является таким же полноценным и безусловным человеком, что и мы с вами.

Очевидно, что проблемы, неведомые эволюционной антропологии (и сознательно ею запутываемые), можно было бы рассмотреть в рамках антропологии библейской, которая вместе с нравственными категориями называет ключевыми критериями человека его способность к символическому (абстрактно-образному) мышлению, наличие языка (речи) и религиозность. Несмотря на то, что такие критерии, казалось бы, связаны с религиозной аксиоматикой, для стороннего независимого наблюдателя они являются объективными, поскольку ставят целью не генезис какого-либо из качеств («человек получил это от Бога»), а простую констатацию – присутствует ли то или иное качество, отсутствующее у животных, в наблюдаемом субъекте или нет. Действительно, в светском варианте эта триада выглядит аналогично, лишь с заменой «религиозности» на агностические «философские или космологические представления о мире». В любой системе миропознания человек есть существо мыслящее, словесное и задумывающееся о смысле своего бытия.

При этом нужно сделать одну оговорку, необходимую в нашем случае. Мы называем не критерии, в полном объеме определяющие человека как человека «в наших обстоятельствах» (с нашим опытом цивилизации, религией, культурой, технологиями и пр.) – но, разумеется, именно те критерии, которые позволили бы говорить о Homo erectus как о полноценном человеке именно в его обстоятельствах (по аналогии, например, с современными аборигенами Африки). Это необходимо потому, что напрямую наши критерии к объекту рассмотрения неприложимы – ведь мы исследуем его не просто на основании сохранившихся материальных следов, а еще и крайне плохо сохранившихся. В отличие, например, от тех же неандертальцев, картина сохранности самых ранних эректусовых останков и артефактов принципиально иная. Эту утраченную повесть мы восстанавливаем не по страницам и даже не по предложениям, но зачастую лишь по отдельным словам, а то и буквам.

Зададим себе вопрос – а в чём бы таком материальном, в каких археологических следах или антропологических признаках мы в принципе способны углядеть названную человеческую триаду? Ведь у нас практически нет ничего, кроме отдельных костей, каменных рубил и обугленных головешек. Посему, если уж мы выступаем не как свидетели, а как криминалисты, имеющие дело лишь со следами (даже, точнее, с остатками следов), то можно ожидать, что наша философская триада «человечности» (символическое мышление, язык, религиозность) в качестве абсолютных критериев человека применительно к сáмому древнему существу могла бы детектироваться («ухватываться») наличием следующих его признаков или способностей:

1. Пользование огнем;

2. Постройка жилищ по индивидуальному плану;

3. Владение языком (речью);

4. Создание образцов искусства;

5. Обладание религиозными (философскими, космологическими и др.) представлениями о мире.

Я сознательно взял именно те критерии человека для Homo erectus, которые многие адепты эволюционизма могут счесть для него невероятными (возможно, в силу того, что отечественные научные издания не спешат замечать факты, нарушающие удобную картину и просто не информируют о них). Но именно это нам и нужно. Все эти составляющие, разумеется, должны прослеживаться с самых ранних находок, чтобы исключить возражения об их постепенном эволюционном происхождении (ибо такие факты, даже несмотря на упомянутые затруднения с их сохранностью, будут наиболее убедительным свидетельством в нашу пользу). Поэтому мы будем тестировать Homo erectus именно по этим признакам – чтобы в дальнейшем у нас уже не возникало никаких вопросов или сомнений в отношении его человеческого или животного статуса.
 

Часть 2. Целыми до нас дошли только камни

1.

Умел ли Homo erectus пользоваться огнем?

В детстве мы все читали про первобытных людей-питекантропов, у которых огонь в пещерах горел тысячелетиями. Из века в век, поколениями, мужчины ходили на охоту, а женщины в пещере шили одежды из шкур, воспитывали детей и поддерживали неугасаемый огонь. В этой красивой картинке, весьма полезной также для эволюционной пропаганды, отразился реальный антропологический факт – находка многометровых слоев золы в пещерах китайского Чжоукоудяня. «Ранняя» эволюционная антропология вполне благодушно лепила образы чрезмерно очеловеченных обезьяноподобных существ, каковым тогда считались китайские эректусы (синантропы), поэтому до середины прошлого века охотно принимала не только огонь Чжоукоудяня, но и орудийную деятельность австралопитеков. На картинах-«реконструкциях» академика живописи Зденека Буриана австралопитеки, питекантропы и даже неандертальцы друг от друга отличались, кажется, лишь длиной шерсти, зато такие шалости как дубина в руках австралопитека или горящий факел в руках питекантропа – легко позволялись этим животным, вставшим на путь очеловечивания.

Если антропологи и археологи (включая самых авторитетных советских – П. Ефименко, С. Замятнина, А. Монгайта и др.) в 50–60-х годах прошлого века еще признавали появление огня в эректусовый (среднеплейстоценовый) период истории, то времена «реакции» для Homo erectus наступили, вероятно, именно с признанием человечности неандертальца. Постепенно сдавая позиции и признавая за неандертальцем его настоящие качества, эволюционизм из доктринальных соображений соответственно принижал эректуса – неандертальского предка в тогдашней схеме. Новые открытия, однако, вскоре последовали одно за другим. Продолжилось, в частности, послевоенное изучение пещер Чжоукоудяня.

Специалисты выяснили, что костры в Чжоукоудяне, вопреки красивой легенде, не горели тысячелетиями без перерыва. Стоянка была сезонной, и охотники-эректусы, возвращаясь сюда в холодное время года, регулярно разводили здесь новые костры. То есть получили огонь не однажды, не от гипотетического лесного пожара (такое огнепользование называется пассивным), а сами умели разжигать костры по необходимости, в любой момент, чтобы обогревать пещеру, готовить пищу и раскалывать камни для изготовления орудий.

Эволюционизм быстро осознал эту проблему для себя – как совместить развитую хозяйственную деятельность хомо эректуса и его активное огнепользование – с его декларируемой примитивностью? И почему человек, освоивший огонь еще около 500 тыс. лет назад, все эти последующие 500 тыс. лет оставался практически на том же уровне развития – не перешел к обжигу глиняной посуды на этом огне, добыче руды и плавке металлов? Чуть позже сыграла свою роль и набиравшая обороты африканомания эволюционизма, из которой следовало, что всё самое прогрессивное, включая огонь, было открыто и освоено поздними выходцами из Африки, но уж никак не возникло автономно на другом конце света, да еще в незапамятные времена.

Когда эволюционизм понял опасность очеловечивания столь древних предков, ситуация с эректусами-прометеями Китая стала упорно отматываться назад. Несколько последних десятилетий прошлого века безусловное владение огнем «разрешалось» лишь людям мустьерской эпохи, неандертальцам, и с накоплением новых данных о реальных возможностях хомо эректуса – в пику эти данным – росла и мощная эволюционистская волна противодействия.

Многие противники столь ранней разумности эректусов стали предлагать альтернативные объяснения присутствию слоев золы в пещерах Чжоукоудяня, называемых эвфемистически «темными прослоями» – длительное естественное тление (!), скопление помета живших в пещере летучих мышей, отложения ила, принесенного в пещеру дождевыми потоками и пр.

Муляж, изображающий слои золы Чжоукоудяня

Экспозиция Лондонского музея: муляж, изображающий слои золы Чжоукоудяня
© NHML Image Resources

Надо заметить, что история Чжоукоудяня даже в этом «огненном» ряду стоит особняком. Так как первые атаки против огнепользования эректусов пришлись именно на него, – до сих пор находятся ученые, как будто по укоренившейся привычке отрицающие это огнепользование Чжоукоудяня. Однако сегодня подобная позиция объясняется уже не столько «реакционным» взглядом на возможности Homo erectus, сколько радикальной приверженностью модели африканского происхождения человека (ставящей «умных» эректусов Китая в положение лишних или даже «неудобных» для схемы игроков) или же приверженностью какой-либо собственной концепции, – например, происхождению современного человека от европейских или ближневосточных предков. Этим и объясняется известный сегодняшний антропологический парадокс, удивляющий непосвященных – почему интеллекту исторически более поздних эректусов Китая оказывается более упорное противодействие, чем самым ранним африканским.

Впрочем, давайте здесь не будем залезать в дебри эволюционного политеса. Тем более, что нынешние отрицатели огня в Чжоукоудяне находятся в стратегически выгодном положении – сегодня можно выдвигать любые фантазии по поводу «не-огневого» происхождения «тёмных прослоев», так как пещера Чжоукоудянь давно вскрыта (после обрушения свода), расчищена, а самих загадочных слоев больше не существует. Правда заключается в том, что многочисленные исследователи, непосредственно изучавшие в свое время эти «темные прослои», описывали их именно как зольные отложения. Они описывали не только само кострище, но и многочисленные обожженные кости, закопченные камни и расколотые от воздействия огня обломки кварца, – поэтому все сегодняшние схематические упражнения постмодернистов от антропологии являются обычными спекуляциями.

Послевоенные находки стали приносить сведения об использовании огня эректусами уже в порядке закономерности. В 1960 г. два самых что ни на есть настоящих очага, по времени синхронные с Чжоукоудянем, были обнаружены во Франции, в гроте Эскаль.

В том же году археолог А. Пулянос, один из первых исследователей знаменитой пещеры Петралона в Греции, обнаружил следы использования огня в ее нижних слоях, датируемых сегодня возрастом от 700 тыс. до более 1 млн. лет.

С 1969 года начались раскопки стоянки Пржезлетице в нынешней Чехии, недалеко от Праги, погребенной в отложениях древнего озера и датируемой 750–890 тыс. лет. Здесь были найдены несколько каменных чопперов, остатки жилища с каменным основанием овальной формы 3×4 метра, ножи, изготовленные из расколотых костей, а также обожженные кости животных и уголь из древних очагов (В.С. Титов, «История Европы…»). Хотя из всех человеческих останков археологи вынуждены были довольствоваться единственным зубом.

Прекрасным примером раннего интеллектуального огнепользования стало открытое и изученное в 60–70-х годах прошлого века охотничье поселение Торральба в Испании. Свидетельства Торральбы были настолько несомненны, что даже крупнейшие советские историки А. Монгайт и В. Титов, во многом идя против общепринятых тогда взглядов, говорили в своих академических работах о находках в Торральбе костров и огненной загонной охоте эректусов. Первые исследователи датировали этот археологический участок по фаунистическому методу «более чем 300 тыс. лет» (Howell, 1965), но в последней сессии исследований 1990-х годов речь идет о датировке Торральбы до 700 тыс. лет (Klein, 1998 по: Fong, 1998).

С 60-х годов прошлого века археолог М. Гусейнов проводил раскопки в знаменитой карабахской пещере Азых в Азербайджане, тогда еще территории СССР, а сегодня конфликтной зоне Азербайджана и Армении. Пещера имеет 10 культурных слоев, относящихся к разным стадиям нижнего и среднего палеолита. В нижних слоях, возрастом порядка 1–1,5 млн. лет была обнаружена галечная культура, напоминающая олдувайскую – более 300 каменных изделий, в том числе чопперы, чоппинги, скребла и гигантолиты – грубые орудия весом в 3–5 кг. Начиная с 7-го слоя и выше были обнаружены остатки сложенных из камня очагов возрастом не менее 700 тыс. лет, однако, следы использования огня, по некоторым сообщениям, обнаруживаются даже в самом нижнем, 10-м слое, чей возраст приближается к 2 млн. лет. Создается впечатление, что пещера эта была заселена всегда – в среднеашельском слое обнаружен фрагмент челюсти архаичного сапиенса (так называемый «азыхантроп», 350–400 тыс. лет), а в мустьерском – тайник неандертальцев с четырьмя черепами пещерных медведей, имевший, как предполагается, культовое значение.

В 60-х годах прошлого века была открыта пещерная стоянка Шандалья в нынешней Хорватии, на полуострове Истрия. В пещере были найдены два односторонних галечных рубила и множество остатков пиршества древних людей – кости носорогов, кабанов, бизонов, лошади Стенона. Многие кости были обожжены, а также обнаружен древесный уголь, но сенсация заключалась не в этом. Шандалья стала неким неожиданным скачком в резком удревнении возраста существования человека в Европе, не говоря уже о бесспорных свидетельствах «одомашнивания» огня. Сегодня она датируется возрастом до 1,6 млн. лет.

…Итак, к 70-м годам прошлого века было известно уже множество стоянок Homo erectus с бесспорными следами использования огня, чей возраст был равен или превышал чжоукоудяньский. Однако неприятие высокого интеллекта Homo erectus носило в эволюционизме какой-то принципиальный, порой фанатичный характер, тем более в советском научном сообществе, где эволюционизм был отягощен еще и марксистскими установками «трудовой теории». Уже после открытий огня в Эскаль, Петралоне, Азых и Шандалье и др. – советские ученые продолжали научное познание по принципу «ничего не слышу, ничего не вижу». Так, авторитетнейший советский палеоантрополог Б. Поршнев отказывал в человечности не только эректусу, но и неандертальцу, фактически относя всех людей докроманьонского периода к животному миру. А не менее авторитетный ученый, академик В. Бунак даже в конце 70-х заявлял в своей итоговой монографии со всей принципиальной прямотой: «В нижнем плейстоцене – в местах находок следов ископаемого человека – обугленных костей, слоев, содержащих уголь, золу, обожженных камней – до настоящего времени не найдено» (В. Бунак, «Род Homo, его возникновение и последующая эволюция», изд. 1980). Западные коллеги, разумеется, тоже не отставали. Например, Э. Уайт и Д. Браун пытались доказать, что даже в Африке использование огня человеком началось не ранее 50 тыс. лет назад, не говоря уже о других континентах – эволюционных «аутсайдерах».

Мне всегда было любопытно – почему явная, очевидная нелогичность эволюционных схем почти никогда не видна самим эволюционистам? Разум ли их так устроен, или, действительно, их странная принципиальность дороже правды? Например, еще в 1964 году была открыта и описана упоминавшимся выше А. Окладниковым стоянка Улалинка в Сибири. Стоянка датируется сегодня возрастом не менее 700 тыс. лет и обнаруживает следы длительного присутствия людей – найдено множество образцов орудий, в частности кварцитовые чопперы, острия и скребла из гальки. Сибирское присутствие людей по умолчанию не могло обойтись без использования огня – однако даже такая очевидная логика все равно перешибается эволюционистской «принципиальностью».

Следы использования огня на стоянках, связанных с деятельностью Homo erectus, археологи в течение 60–70-х годов прошлого века находили неоднократно. (Первые следы в виде почерневшей кости и остатков угля были найдены среди окаменелостей эректусов еще в Триниле на Яве, в конце позапрошлого века). Были сообщения о следах костров даже в самом нижнем, I-м горизонте Олдувая (Perles, 1997; McCrone, «The discovery of fire»), который датируется 1,7–2,0 млн. лет, не говоря уже о подтвержденных позже следах огня из Мелка Контуре, Кооби Фора, Стеркфонтейна и Сварткранса. Разумеется, что до поры до времени на подобные свидетельства огнепользования просто не обращали внимания – не говоря уже о том, чтобы целенаправленно их искать. Так как они выпадали из парадигмы, то списывались на последствия естественных пожаров (например, от удара молнии), хотя любопытно, что находки углей и золы в пещерах Африки и Европы, где огонь не мог гореть без участия человека, никак на самоощущении эволюционизма в ту пору не отразились.

Однако с недавних пор позиция скептиков, отрицавших раннее использование людьми огня, была основательно поколеблена исследованиями и открытиями «сторонников раннего огня» (если не сказать подвижников) – Дж. Гоулетта, Б. Людвига, Р. Роулетта, «а также примкнувшего к ним» и сумевшего, кажется, окончательно переломить консервативную «огненную» ситуацию в научном сообществе, Боба Брейна. Все эти ученые работают в рамках официального научного направления, однако в отличие от «убежденных» коллег, им эволюционная догма глаза не застит. В последние десятилетия были получены новые, теперь уже признанные научным сообществом, свидетельства использования огня самыми древними известными людьми.

Раскопки на участке Чесованджа

Раскопки на участке Чесованджа.
© Image by Univercity of Liverpool

В 1981 году Джон Гоулетт, ныне профессор археологии и антропологии из Университета Ливерпуля, Англия, на стоянке Чесованджа в Кении наряду с огромным количеством каменных орудий нашел множество кусков глины, спекшейся от высокой температуры вместе с перемешанными в ней костями животных. Гоулетт в соавторстве с известным нам Бернардом Вудом констатировали в журнале «Nature» (Gowlett et al., 1981), что найдено самое раннее достоверное свидетельство использования огня. Сообщалось, что возраст находки составляет более 1,42 млн. лет. В одном случае были обнаружены не просто остатки костра, а настоящий очаг – круговая выкладка из камней, с бортами из обожженной глины – впоследствии разрушенный и размытый дождями.

В том же году на стоянке Кооби Фора в Кении, на участке Chari-Karari (известном как 20-й главный), датируемом 1,5 млн. лет, антрополог Лоренс Кили обнаружил настоящую древнюю мастерскую по производству каменных орудий, производимых фактически по единому стандарту. Кили исследовал использованные орудия со всей тщательностью и обнаружил, что многие носили следы разделки мягких тканей животных, растений, а также очистки древесной коры, пилки и рубки стволов деревьев. Для чего эректусам понадобилось рубить деревья в больших количествах, можно только догадываться, но немаловажно, что на этом же участке были найдены и остатки кострищ.

На соседнем участке в Кооби Фора (20-й восточный) в 1985 году Джеком Харрисом были обнаружены по меньшей мере десять «линз» из спекшейся и изменившейся до оранжевого цвета глины. Четыре из них были впоследствии тщательно изучены и признаны следами костров, горевших 1,6 млн. лет назад. По некоторым сообщениям (Siegel, 2003), в Кооби Фора были найдены и остатки очага того же возраста.

В Эритрее была открыта и обследована древняя стоянка Мелка Контуре, в частности ее локальный участок Гомборе I, датируемый 1,6–1,7 млн. лет. Этот участок более всего известен находкой фрагмента плечевой кости (IB-7594), анатомически неотличимой от современной. В свое время на основании большого возраста ее пытались приписать хабилису (что для обезьяны метрового роста было чрезмерно щедрым комплиментом), но сегодня находку «согласились» относить к Homo erectus. Здесь же обнаружилась еще одна весьма интересная находка – участок был усыпан галечными орудиями олдувайского типа, но в одном месте над уровнем земли возвышалась плоская земляная площадка диаметром два с половиной метра, вероятно, бывшая основанием жилища. Несколько каменных насыпей вокруг предназначались, скорее всего, для крепления деревянных опор у их основания. На участке Гомборе также найдены следы использования огня, сегодня официально признанные большинством научного сообщества.

Пещера Стеркфонтейн

Пещера Стеркфонтейн. Следы огня найденные в пещерах, исключают естественный характер его происхождения.

На участке Стеркфонтейн, в нынешней ЮАР, следы огня были найдены в слоях, датированных 1,7–2,0 млн. лет. Здесь археологи обнаружили также многочисленные каменные орудия, обработанные кости животных, инструменты из рогов животных для раскапывания термитников; череп парантропа со следами повреждений от каменного инструмента, а также останки двух человек, представленные двумя нижними челюстями. Причем, челюсть Stw 80, найденная в слое № 5, принадлежит Homo ergaster'у, а челюсть Stw 84 из более древнего слоя № 6, как сообщает в своем каталоге С. Дробышевский, по определимым признакам может быть отнесена даже к Homo sapiens (Дробышевский, 2004, с. 53).

Дж. Гоулетт, написавший обширный исследовательский труд «Восхождение к цивилизации» («Ascent to civilization»), приводит примеры использования огня и на других стоянках – Гадеб (1,1–1,2 млн. лет) и Средний Аваш (0,5–2,0 млн. лет) в Эфиопии, Сварткранс (1,6 млн. лет) в ЮАР, Гунвалнин (0,5–1,0 млн. лет), Юаньмоу (1,2–1,3 млн. лет) и Сихудю (1–1,8 млн. лет) в Китае.

С. Дробышевский наряду с Сихудю (1,6–1,8 млн. лет у автора) упоминает еще одну «огневую» китайскую стоянку – Сяочаньлянь с датировкой до 1,87 млн. лет. На обеих стоянках «обнаружены камни со следами обработки, разрубленные кости и даже следы использования огня». Любопытно, что использование огня противник «огневого» Чжоукоудяня в данном случае под сомнение не ставит, хотя оговаривается, что указанные датировки не являются общепризнанными, – что в логике эволюционизма вполне понятно, ибо Homo erectus, греющийся у костра в Китае 1,9 млн. лет назад – это конец всем разговорам об эволюционном «предке» человека, равно как и конец гипотезе африканской эволюционной колыбели. Сроки исхода из Африки невозможно отодвигать в прошлое до бесконечности, ибо это неизбежно приведет к коллапсу всей схемы.

.

 

 

Разумеется, что по этой причине столь ранние прометеевы способности человека всегда в той или иной мере встречали противодействие консерваторов.

Одна из главных трудностей «оптимистов» всегда заключалась в том, что невозможно с абсолютной достоверностью определить, искусственный или естественный характер имеет горевший тут в древности костёр. Не принимаем ли мы за следы кострищ остатки естественного пожара? И если это реальные следы использования огня человеком, то – действительно ли огня «прирученного», разжигаемого по собственному хотению, – или же это огонь «пассивный», лишь поддерживаемый человеком остаток природного пожара? Именно эти два пункта – утверждение о природном происхождении кострищ, либо, в крайнем случае, «пассивном» огнепользовании у эректусов, стали направлением главного удара скептиков.

Здесь мы, как с чем-то уже привычным, сталкиваемся с двойными стандартами эволюционизма. Так, например, один из скептиков, Стивен Джеймс, решил окончательно «разобраться» с проблемой раннего огня. Для начала в своих выкладках он постулировал как аксиому появление «прирученного» огня у древнего человека между 300 и 250 тысячами лет назад. Далее он скомпилировал данные по 34 археологическим стоянкам в Африке, Европе и Азии, и в качестве эталона взял ту, где свидетельства использования огня присутствовали в наибольшем количестве. Разумеется, такой «надежной» стоянкой стала одна из поздних европейских – французская Сент Эстев Жансон. На основании ее «огненных» артефактов Джеймс выдвинул пять критериев, лишь по совокупности которых любые следы древнего огня могли быть признаны в качестве интеллектуального огнепользования. Это: 1). Наличие в пещере или на стояке несомненного очага; 2). Наличие древесного угля; 3). Расколотые от воздействия высокой температуры камни; 4). Запекшаяся до красно-оранжевого цвета глина – подобно той, что нашли в Чесовандже; и 5). Зола вокруг очагов. Всё остальное, согласно Джеймсу, должно считаться следами естественных природных процессов – от пожара до химических реакций в почве, создающих иллюзию горевшего здесь в древности огня.

Ребенку, что называется, понятно – по таким критериям не прошли бы и многие поздние, совершенно несомненные стоянки. А уж «прохождение» самым древним, нижнепалеолитическим, было закрыто и подавно. В своей работе Джеймс привел также критерии несомненного обустройства стоянки человеком. Любопытно, что многострадальная стоянка Чжоукоудянь у Джеймса прошла по всем критериям обитания, но по огнепользованию была поставлена под вопрос, так как в Чжоукоудяне нашлось всё, кроме очага. Честно говоря, трудно не увидеть сугубо идеологическую подоплеку подобных критериев. На «загадочной» древней стоянке Олоргезайли в Южной Кении (около 1 млн. лет по с.ш.), где были найдены насыпи камней, напоминающие культовые объекты, а также многочисленные следы охоты, – очага, например, найдено не было. Было найдено некое очагоподобное углубление в земле, но без следов угля в нем (сезонные дожди, конечно, за прошедшее время постарались на славу). После тщательного исследования в углублении все-таки обнаружились остаточные следы древесного угля, но Джеймс быстро сориентировался и объявил, что этот уголь мог быть занесен сюда ветром от горевшего в стороне природного лесного пожара (James, 1989).

Для безусловного определения «прирученного огня», сопутствовавшего самым ранним людям, помимо установления его искусственности и подчиненности воле человека существуют и другие трудности. Это, например, особенности стратегии поведения хомо эректусов и фактор времени, так сказать, безжалостно стирающего все следы, особенно самые ранние.

С ашельскими очагами Европы всё достаточно понятно. Мы знаем, что европейские эректусы раннего и среднего ашеля вели относительно оседлый образ жизни. К этой оседлости их принуждали прохладный климат Европы и привязка к более-менее стабильным местам добывания пищи. (Ни первой, ни второй проблемы в экваториальных районах земли не существовало). Эректусы поселялись в пещерах или искусственных жилищах – как правило, на возвышениях по берегам рек или озер. У них, что называется, был прямой резон «благоустраиваться», и они благоустраивались – поэтому «стационарные» очаги так часто являются неотъемлемой частью ашельского жилого интерьера. Самые ранние же эректусы – Восточной Азии, Индонезии и особенно африканские (как более изученные, aka эргастеры), вели фактически бродячий образ жизни подобно нынешним кочевым племенам, и в своих перемещениях-переходах вполне могли разводить костер не более одного-двух раз на одном месте, да еще, разумеется, под открытым небом. Даже на так называемых базовых стоянках эректусов следы огня порой обнаруживаются совершенно случайно – как, скажем, было с участком Чесованджа, где слой почвы со следами костра оказался на поверхности лишь вследствие водной эрозии перекрывающего верхнего слоя.

Что касается фактора времени, то сухая, каменистая, песчаная или глинистая почва сохраняли остатки такого костра недолго, а сезонные дожди и ливневые потоки размывали – не то что за тысячелетия, – а в тот же год; и не только открытые небу остатки любого костра, но и смывали целые поверхностные пласты почвы. Учитывая, что самые ранние известные эректусы Африки (эргастеры) предпочитали устраивать базовые стоянки по берегам сезонно разливающихся рек и озер, и жгли свои костры на прибрежных (в основном песчаных) отмелях, то шансы найти уголь и золу именно таких костров вообще равны нулю. В этом смысле находки типа «линз» из Кооби Фора или Чесованджа, возможно, являются как раз счастливым исключением – костер или очаг нужно было жечь на одном месте неоднократно или столь продолжительно, чтобы глинистая почва основательно пропеклась вглубь до состояния керамики. И если каменные инструменты дошли до нас фактически в неизменном виде, то сколько «линз» спекшейся земли за целую пропасть времен было вымыто дождями и разрушено в труху – узнать не представляется возможным.

Прошу обратить внимание читателя, что сейчас я отчетливо разделяю меж собой два возражения скептиков – реальные трудности идентификации следов намеренного использования огня и те «философские» возражения, связанные исключительно с защитой положений теории эволюции – вроде того, что «огонь не мог быть освоен так рано» и пр. В качестве примера такого «философского» возражения можно привести мнение одного из современных исследователей огневой проблемы, историка Джона Маккрона:

«В палеоантропологических кругах многие будут держать «кукиш в кармане» в надежде, что самые последние находки отнюдь не достоверны. Это потому, что приручение гоминидами огня 1,6 млн. лет назад ставит огромные проблемы перед нынешними представлениями о человеческой эволюции. Речь идет о том, что технологически продвинутые люди появились в период «большого скачка» лишь около 40 тыс. лет назад, с развитием грамматической речи. Кажется, что признание самой ранней даты приручения огня возможно лишь при буквальном допущении, что разжигание бушующего пламени – это какое-то неосознанное, инстинктивное действие, вроде вредной привычки. В противном случае мы должны значительно повысить интеллектуальные способности наших предков» (McCrone, «The discovery of fire»).

Схема среднеплейстоценовой стоянки Homo erectus (Бичес Пит, Англия)

Действительно, эволюционные скептики, обычно сгребающие в свою копилку любой «мусор», кажущийся им доказательным, именно для признания раннего огня возвели, казалось бы, непреодолимые препятствия. Археолог Джек Харрис, тот самый, что обнаружил «линзы» в Кооби Фора, полемизируя со скептиками, выстроил свои доказательства от противного. Дело в том, что в официальной антропологии существует некая негласная загадка, парадокс – первые эректусы предпочитали разбивать свои стоянки непосредственно на берегах рек и озер, что с точки зрения безопасности, в частности – защиты от хищников, является самоубийством, так как именно мест, «пересекающихся с интересами хищников» (путь к воде), казалось бы, следует избегать в первую очередь. Однако люди ведут себя так, будто этой проблемы для них не существует. Дж. Харрис приводит в своих рассуждениях целый перечень преимуществ, которые мог бы дать эректусам огонь, в частности – заставить хищников держаться от людей на расстоянии. Переформулируем это наблюдение несколько иначе – древние люди, ночевавшие на открытых пространствах древней Африки, просто не могли не иметь такого эффективного оружия против ночных хищников, как огонь. В противном случае мы бы в больших количествах находили останки их растерзанных тел, как находим в массовом порядке останки растерзанных хищниками австралопитеков – с недвусмысленными следами клыков. А такой огонь не принесешь с собой с какого-нибудь ближайшего «лесного пожара». Такой огонь нужно уметь добывать на месте при первой же необходимости.

Надо отметить, что отрицатели раннего огня, как правило, сильны своей безапелляционностью, но их общее слабое место – кабинетность рассуждений и выводов. Так, Гленн Айзек из Кембриджского университета Беркли пытался оспорить открытие огня в Чесованджа, утверждая, что имеющихся доказательств намеренного разведения огня недостаточно, а спекшаяся земля возникла в результате естественного сгорания сухого куста. Он заявил, что случайные возгорания сухих кустов оставляют именно такие следы. Сторонник же раннего огня Ральф Роулетт из Университета Миссури-Колумбия в Миссури, что называется, не поленился и с группой коллег провел тщательные исследования образцов глины из Чесованджа, в результате которых выяснилось, что температура горения на ее поверхности была не менее 400° С, что соответствует температуре походного костра с достаточно большим количеством дров, но никак не пламени куста, опаляющему при сгорании почву сверху с интенсивностью немногим более 100° С и почти не оставляющему следов на ее поверхности.

Тогда скептики выдвинули другие кабинетные версии. По их мнению, причиной появления спекшейся земли на участках вроде Чесованджа и Кооби Фора могли быть удар молнии, смешения залежей железа («puddled iron deposits») и даже неизвестный науке грибок, доводящий родную африканскую мать-землю до такого ужасного состояния.

Ральф Роулетт сделал детальный анализ четырех из десяти «линз», найденных в Кооби Фора. Используя самые современные методы, Роулетт для начала исключил из списка «претендентов» минеральное окрашивание почвы («mineral staining»), грибок и любую возможную не-тепловую причину спекания земли. Роулетт специально выезжал «в поле», где исследовал участки земли с подлинными ударами молний. Версия с молниями в итоге тоже была исключена, так как ученый установил закономерность – следы от удара молний в землю имеют размеры не больше мелкой монеты, а в местах удара всегда имеется характерное образование в виде шариков оплавленного грунта, именуемых фульгеритами, которые в Кооби Фора отсутствовали.

Роулетт исключил из списка возможных причин и горение сухих пней крупных деревьев при пожаре, проведя соответствующие опыты на практике, на ферме своего друга в прерии Миссури. Коллега Роулетта – Ренди Белломо из Университета Южной Флориды использовал в применении к «линзам» из Кооби Фора метод, именуемый археомагнетическим (построенный на изменениях магнитного полюса Земли) и показал, что каждая из «линз» была следствием горения не одного, а множества костров, которые периодически разжигались эректусами при посещении одного и того же места, иногда – с интервалом в несколько лет.

Остатки одного из кострищ на стоянке Бичес Пит

Вскрытая «линза» глинистой почвы, запекшейся до оранжевого «керамического» цвета, стоянка Бичес Пит

На среднеплейстоценовых стоянках северной Европы следы огня уже имеют хорошую сохранность. Иллюстрации на примере стоянки Бичес Пит (Англия, 420 тыс. л. по эво- шкале; слева: остатки одного из кострищ; справа: так выглядит вскрытая «линза» глинистой почвы, запекшейся до оранжевого «керамического» цвета при длительном прокаливании. © Image by J. Gowlett & Univercity of Liverpool

Группа Роулетта настолько вдумчиво подошла к исследованию материала, что по присутствию микроскопических частиц кварца, остающихся в почве от сгоревших растений, даже установила состав сжигаемого материала – соединение травы и дерева, с преобладанием пальмы. В связи с этим Маккрон замечает, что в Африке даже сегодня древесина пальмы является наиболее предпочтительным горючим материалом, так как быстро разжигается и ярко горит.

Дальше – больше. Молодой исследователь Б. Людвиг (ученик упоминавшегося выше Дж. Харриса) на ежегодном собрании американского Палеоантропологического общества в Филадельфии (2000 г.) представил результаты своих исследований, ставшие сенсацией встречи. Людвиг убедительно показал, что вопреки царившим ранее представлениям об огнепользовании эректусов и даже явному скептицизму, использование эректусами огня было широко распространено. Людвиг исследовал 40 000 каменных инструментов, собранных более чем на 50 стоянках Африки и охватывающих возрастной период от 1 до 2,5 миллионов лет назад. Изначально Людвиг преследовал иную цель (изучал остаточную статику на камнях) и следов огня специально не искал. Но неожиданно для себя исследователь обнаружил (точнее сказать – сделал настоящее открытие), что значительная часть артефактов в свое время подвергалась высокотемпературному воздействию, причем, одни инструменты находились в огне непосредственно, а другие некоторое время лежали вблизи огня. Б. Людвиг заявил, что его исследование подтверждает факты использования огня эректусами на «подозреваемых» ранее стоянках Африки и даже обнаруживается на каменных инструментах Олдувая и бассейна озера Туркана – по крайней мере, начиная с возраста не менее 1,6 млн. лет назад.

Фрагменты обожженных костей из Сварткранса

Фрагменты обожженных костей из Сварткранса. © scienceinafrica.co.za

Если какие-либо сомнения в раннем огнепользовании эректусов еще оставались, то последняя брешь в бастионе скептиков была пробита в 2002 году исследованиями совместной американо-южноафриканской группы ученых под руководством доктора Боба Брейна из Кейптаунского университета. Изучив 270 обгорелых костей животных, найденных в южноафриканской пещере Сварткранс, ученые с помощью новейших методов (электронного парамагнитного резонанса) установили, что кости подверглись воздействию температуры до 600° С, которая обычно достигается только в очаге или печи. Версия о лесном пожаре, которой обычно скептики отгораживались от новых фактов, на этот раз не сработала – температура лесного пожара была бы вдвое ниже, а кости были обожжены в пещере – месте, недоступном никакому внешнему пожару.

В Сварткрансе были раскопаны 3 археологических уровня, датируемых в диапазоне 1,2–2,0 млн. лет. В них найдено множество орудий из камня, а также специфические орудия, сделанные из костей и рогов животных – со следами обработки. В пещере, на двух нижних уровнях, найдены останки нескольких индивидуумов Homo ergaster. Обожженные кости (270 из общего числа 59 000 фрагментов) найдены в верхнем слое с официально принятым возрастом 1,5 млн. лет. Ученым удалось установить, что кости были сожжены с применением древесины деревьев, до сих пор произрастающих в районе Сварткранса (Ocotea Bullata).

Отчет об исследованиях был представлен Брейном на ежегодной конференции Палеоантропологического общества в Монреале в 2004 году. На этот раз сторонникам раннего человеческого огня удалось сломить сопротивление скептиков – научное сообщество официально признало использование огня в Сварткрансе 1,5 млн. лет назад. Сегодня у пещеры Сваткранс поставлена памятная стела в честь первого использования огня человеком, а сама пещера находится под опекой ЮНЕСКО. Можно сказать, что скептики, отрицающие ныне факт изначальной интеллектуальной полноценности эректусов, умеющих в числе прочего управляться с огнем, высказывают лишь своё частное мнение, не совпадающее с реальными и уже признанными фактами. Логика эволюционизма продолжает оставаться сюрреалистической. Странно звучат сегодня голоса некоторых «принципиальных» отрицателей огня, скажем в Чжоукоудяне или Чесовандже, когда огонь в более раннем Сварткрансе признан официально.

Стоит отметить, что максимальная дата в 1,5 млн. лет для огня Сварткранса в разных источниках варьируется. Профессор Дж. Гоулетт в упоминавшемся исследовании приводит единственную дату – 1,6 млн. лет, а на сайте ЮНЕСКО, в каталоге мировых достояний человечества максимальный возраст «одомашнивания огня» («domestication of fire») в Сварткрансе указан как 1,8 млн. лет.

Трудно завершить тему огня, не упомянув о том, что еще остается за кадром – о неких «полутонах и полутенях», недомолвках и недоговоренностях по этому вопросу.

Практически все исследователи и обозреватели, занимающиеся проблемой раннего огня, упоминают, если так можно выразиться, о «казусе Раймонда Дарта» – того самого отца австралопитеков, чью наживку в виде Бэби из Таунга эволюционизм легко и с удовольствием проглотил после разоблачения Пилтдауна. В истории палеоантропологии памятен эпизод, когда Дарт, исследуя в 1925 году горную выработку в Макапансгате (всё в той же Южной Африке, неподалеку от Сварткранса), обнаружил потемневшие, как будто обожженные огнем кости животных. К 1936 году горные разработки в Макапансгате прекратились, а пещеру объявили историческим памятником (в честь недавних событий, связанных с борьбой против белых колонизаторов). Дарт к тому времени ушел в затворничество за непризнание его Бэби-Таунга, но в 1945 году произошло нечто выдающееся. Филипп Тобайес, студент Дарта и один из будущих отцов «хомо» хабилиса, нашел в одном из древних слоев пещеры, в слое золы, череп вымершего павиана, с каковым известием и примчался к Дарту. Невероятно, но именно после этого визита ученика многолетнее затворничество учителя закончилось – Дарт снова вернулся к раскопкам.

Почему же прервал свое затворничество ученый? – спросим мы. Потому, что он связал воедино обгоревшие кости 1925 года, слои золы, череп павиана и понял, что сенсация уже витает в воздухе. В 1947 году в пещере археолог нашел остатки древних костров в виде слоев золы, галечные орудия, многочисленные разрозненные кости Australopithecus africanus и 42 черепа бабуинов, у 27 из которых была проломлена левая сторона лица, что не могло быть простым совпадением. И Дарт выдал научному миру свою сенсацию – австралопитеки (которых он назвал «прометеями») владели огнем и оружием, охотились на бабуинов; кроме того, были праворукими как современные люди, убивая бабуинов ударами дубины – справа. Но научный мир в ту пору поднял Дарта насмех с его Australopithecus prometheus. Сенсация не удалась. Историю эту забыли, Дарт снова ушел в подполье, а костям найденных австралопитеков вернули их настоящее имя – Australopithecus africanus.

Итак, австралопитеков-прометеев забыли. Однако отчего забыли про огонь? Если его хозяевами были не «брутальные» австралопитеки, то кто? В пещере не было обнаружено каких-либо останков людей, но в отложениях позже были найдены настоящие галечные орудия. Собственно, их изготовители, эргастеры, видимо, и убивали с правой руки бабуинов – этими самыми каменными орудиями или дубинами. «Как современные люди». Отложения Макапансгата, о которых идет речь (т.н. «розовая брекчия»), датируются сегодня 2,6–3,3 млн. лет – согласимся, возраст не совсем подходящий для того, чтобы эволюционизм признал в такую пору чье-либо осмысленное огнетворчество. Тем более что случайные лесные или степные пожары в подобном месте исключены. Лично мне неизвестно, существуют ли следы золы сегодня, но, думается, если бы существовали, вопрос об их происхождении не был бы столь дискуссионным, точнее, просто «зависшим». Вместо этого мы наблюдаем обратное. При том, что ученый мир сегодня категорически настроен против любого упоминания каких-либо древних костров в Макапансгате, единого мнения о происхождении «черных прослоев» не существует – одни называют их окислами марганца, другие – следами тления сухой травы (?), третьи – пометом летучих мышей.

Интересно, что «отец Люси», Дональд Джохансон, в отличие от кабинетных теоретиков, в аутентичности следов огня не сомневается:

«В 1936 году южноафриканское правительство объявило Макапансгат историческим памятником. В то время один посетитель, рассматривая места недавних взрывов, заметил, что здесь обнажился слой золы и сажи, лежавший ранее под твердым пластом сталагмитоподобной породы. Эта порода образовалась на дне пещеры и скрывала следы огня от посторонних глаз. При дальнейшем исследовании в золе был найден череп вымершего павиана» (Джохансон и Иди, 1984).

Почему-то Джохансона, всегда педантично-внимательного к мелочам, 3-миллионнолетние «зола и сажа» во время написания книги не смущали. Таким образом, если в южноафриканской пещере Макапансгат когда-то горели настоящие человеческие костры, то граница огнепользования эректусов-эргастеров отодвигается еще к более ранним временам (2,6–3,3 млн. лет по с.ш.).

Существуют и другие, «аномальные» для эволюционного антропогенеза свидетельства раннего владения огнем. Так, например, еще в 1927 году английский археолог Дж. Р. Мойр открыл древнюю палеолитическую стоянку в Фоксхолле, Англия. В отложениях, возраст которых оценивается сегодня как 2–2,5 млн. лет, Мойр нашел множество каменных инструментов, некоторые из которых, по свидетельству ученого, были прокалены на огне в найденной тут же специальной яме. Это свидетельство, возможно, и не стало бы до такой степени «запретным» и «аномальным», когда бы ранее в пласте той же формации не обнаружилась ставшая скандально известной человеческая челюсть современной анатомии того же возраста – 2,5 млн. лет (так называемая «Челюсть из Фоксхолла»).

Здесь же, наверное, можно вспомнить и о сообщении вполне официального (и даже весьма надежного) источника. В издании Кембриджского университета 1991 года «The Cambridge Guide to Prehistoric Man» двенадцати авторов под редакцией Дэвида Ламберта (известном в русском переводе как «Доисторический человек. Кембриджский путеводитель»), сообщается, что в Кении, около озера Туркана, обнаружен участок обожженного грунта возрастом 2,5 млн. лет. Справочник сообщает, что «огонь, по-видимому, был знаком людям еще до появления Homo erectus», подразумевая под доэректусными людьми, судя по всему, хабилисов. Однако сегодня, когда надежды на хабилиса не оправдались, а его способности пересмотрены (по крайней мере, всеми объективными исследователями), права на использование огня около озера Туркана с официальным возрастом 2,5 млн. лет можно, не боясь ошибиться, передать настоящему человеку, хомо эректусу. Хотя факт, сообщенный в 1991 году в надежде на способности хабилиса, сегодня в отношении эректуса – с точки зрения официальной схемы – очевидно находится в разряде неудобных. Таковы двойные стандарты эволюционизма. Тем не менее, это еще одно серьезное свидетельство в нашу пользу.

Чуть выше я заметил, что намеренно разделяю между собой два основных возражения скептиков – реальные трудности идентификации следов огня и те их сугубо «философские» претензии о несоответствии идеи раннего огня эволюционным схемам и принципам. Напомню, что к философским возражениям скептиков относятся контраргументы типа – если огонь был известен людям с такой древности, почему эти интеллектуалы миллионы лет не переходили на следующий уровень, и почему мы не находим в массовом порядке ни очагов, ни печей, ни более совершенных приспособлений для плавки металлов, ни даже простых атрибутов кухни? Действительно, с точки зрения теории эволюции такие интервалы могут показаться невероятными – появление огня в самом начале человеческого пути и только через два миллиона лет «внезапная» неолитическая революция. Из более-менее объективных возражений скептиков можно выделить такое – свидетельства использования огня всё-таки довольно редки, количество обнаруженных стоянок весьма непропорционально количеству обнаруженных костров.

Попробуем себе это представить...  Рисунок U. Ronquillo

Попробуем себе это представить...
© 2009 Ulysses Ronquillo

Не означает ли это, что у нашего тезиса «человек появляется в истории вместе с умением владеть огнём» – существуют серьезные трудности? Да ничуть не бывало. В принципе, объяснений факта «непропорциональности огня и стоянок» может быть множество. Например, трудности идентификации огня, приведенные мною выше, вполне могут включать в себя и объяснение «малого количества костров», ибо следы огня по определению более эфемерны, чем каменные орудия. Однако здесь мы не будем рассматривать подобные «проблемы» по двум причинам. Первая заключается в том, что проблемы эти существуют только в рамках эволюционной модели, постулирующей проживание эректусов на африканском континенте в течение миллионов лет. Для эволюционизма тут существует множество и других трудностей, самая неприятная из которых – отсутствие следов пресловутой африканской эволюции, в частности, не только переходных форм, но и останков всего бездонно-многочисленного африканского «контингента». Для модели же творения и послепотопного расселения – подобные проблемы просто не ставятся. Напротив, модель творения, постулирующая короткие сроки и быстрые миграционные процессы, как раз находит замечательное объяснение всем эволюционным пробуксовкам, и уж, пожалуй, самое лучшее – любой фрагментарности следов, столь необъяснимой с точки зрения миллионнолетних сроков.

В этом смысле мы не будем занимать ни сторону «скептиков раннего огня» (это понятно), ни сторону «оптимистов». В этом просто нет нужды. Их проблемы и их полемика – это их проблемы и их полемика. Наша картина не включает в себя в качестве обязательной нагрузки чудовищные сроки и чудовищные представления о возникновении чего-либо человеческого «с нуля», а посему более адекватна.

А вторая причина «отказа рассматривать трудности» – та, что наша цель пока принципиально достигнута. Нам достаточно было получить хотя бы один пример того, что около двух миллионов лет назад человек пользовался огнем, и вопрос – «пропорционально» или «непропорционально» – уже не имеет смысла (напомню, что таких примеров между тем мы получили множество). Скажу больше и «наглей» – мы могли бы не только «гордо наплевать с высоты» на памятную стелу, установленную сегодня эволюционистами (!) у пещеры Сварткранс в честь «первого» одомашнивания огня 1,5 миллиона лет назад... Именно по той причине, что мы получили фактическое подтверждение тому, что и без всяких стел и Сварткрансов выводится даже косвенно, логически, на уровне пресловутого «здравого смысла» – и при этом бесспорно и безусловно. Как известно, Homo erectus – чемпион по колонизации планеты и проникновению в ее самые отдаленные уголки. Эволюционные философы, может, потому и решились на признание огня в Сварткрансе, что не хотят доводить дело до гомерического хохота публики. Тот сценарий, в котором Homo erectus во время плейстоценового похолодания около 2 миллионов лет назад решительно направил стопы в холодную Европу или Китай, не имея ни огня, ни одежды – можно представить себе, обладая лишь нездоровым воображением или сугубо эволюционной «нетребовательностью к мелочам»...

Итак, первый вывод, который можно сделать, изучив приведенные выше примеры – тот Homo erectus (ergaster), каким его знает официальная палеоантропология, появился на земле около или более 2 млн. лет назад без какой-либо предшествующей филогенетической или технологической эволюционной истории; при этом такой сугубо человеческий навык как умение управляться с огнем, уже сопутствовал ему фактически с первого дня его появления на исторической арене.
 

2.

Мог ли Homo erectus строить жилища?

Постройка жилья по индивидуальному плану – то есть в зависимости от желаний субъекта, с учетом требуемого комфорта, степени защиты, оптимальности проекта и пр., – может также служить абсолютным критерием человека. Причем, это касается не только постройки жилища как защиты от непогоды и хищников, но и всего окружающего его контекста, например, «чувства дома» как мироощущения – восприятие дома как центра мира и обязательной точки возврата из любого, самого дальнего и длительного путешествия.

Постройка жилья – это для человека, в первую очередь, своеобразная форма освоения, познания и подчинения окружающего пространства. Существует множество животных, насекомых и птиц, строящих жилище инстинктивно, по «прошитой» в них программе, но только человек способен подойти к обустройству своего дома творчески, индивидуально. В качестве архитектурных талантов животного мира эволюционисты приводят в пример строительство плотин у бобров, постройку сот у пчёл или, скажем, ночлежных гнёзд у шимпанзе. В своем популярном «Археологическом словаре» проф. Матюшин начинает статью о доисторических жилищах с того, что «уже высшие человекообразные обезьяны устраивают себе гнезда-укрытия, где можно переночевать и переждать непогоду». Слово «ужè», полагаю, здесь употреблено в некоем «стартово-эволюционном» смысле. Однако, бобры, пчелы, шимпанзе, равно как и многие другие живые существа, тысячелетиями подчиняясь инстинкту как неизменному проводнику своих действий, – никогда не выйдут за рамки предписанного «проекта». Если животные, строя своё «жильё», лишь скромно занимают отведенный им в природе собственный угол (или, по выражению А. Флиера, «периметр безопасности»), то человеческая форма освоения пространства – если можно так выразиться, творчески агрессивна. Шимпанзе, обустраивая себе гнездо для ночлега на дереве, оборачивает ветви вокруг своего тела, то есть, по сути, укрывается, прячется. Позиция же человека в отношении природы всегда намеренно, бескомпромиссно активна и направлена на то, чтобы не прятаться, а завоевывать. Причем, жилище человека служит той же цели – организовать оккупируемое пространство исключительно «под себя» или создать своеобразную перевалочную базу для дальнейшей оккупации. (Вспомним, что библейская антропология в качестве одного из критериев человека – как Богоподобного творения – называет его привилегию власти над природой и животными).

Чуть ниже мы рассмотрим «жилищный вопрос» древнего человека через его мировоззренческую составляющую; здесь же проиллюстрируем тезис, подобный предыдущему тезису с огнепользованием – что способность активно осваивать окружающее пространство и вмешиваться в него по своему усмотрению – в частности, постройкой архитектурных объектов – была присуща Homo erectus изначально, по крайней мере, с тех пор, как сами эректусы появляются в истории.

Разумеется, при рассмотрении таких примеров вспомним еще раз прописную истину – чем глубже во тьму веков уходят какие-либо следы деятельности человека, тем с бóльшими трудностями касательно их сохранности и идентификации мы сталкиваемся. Исследуя стоянку так называемого раннего палеолита, археологи никогда не смогут со всей определенностью восстановить ее первоначальный облик. Однако на самых ранних палеолитических стоянках мы уже с удивлением обнаруживаем безусловные свидетельства рационального планирования.

До недавнего времени считалось, что древнейшими следами пребывания человека является комплекс стоянок в бассейне реки Када Гона в Эфиопии, оцененный как 2,4–2,6 млн. лет по с.ш. Здесь археологи нашли в общей сложности несколько тысяч каменных орудий олдувайского типа и многочисленные скопления костей животных – остатков охотничьей добычи с отметинами на костях, хотя останков самих хозяев не было обнаружено. Неизвестно, был ли это временный лагерь древних охотников или «стационарные» мастерские по производству орудий, но концепция «дома» в это время уже присутствует – люди «уходят на работу», и в определенный срок возвращаются домой. Исследователи отмечают чрезвычайную разборчивость обитателей Када Гона в выборе каменного сырья и умение распознавать его свойства; как уже упоминалось выше, некоторые камни принесены на стоянку с расстояний от трех до десяти километров. И готовыми орудиями хозяева, видимо, дорожили – многие из них носят следы более поздней «заточки», в археологических терминах – вторичной обработки: подтески и ретуширования.

Открытия последних лет создают впечатление, что Африка, так называемая колыбель человечества, окончательно проигрывает чемпионат по древности своих стоянок, и статус самых древних продолжает «расползаться» по всему свету. Сегодня в научном мире, кажется, уже не существует сомнений по поводу аутентичности израильской стоянки Иирон, где слои, находящиеся выше скопления каменных орудий (т.е. более молодые), датируются возрастом 2,1–2,8 млн. лет. Стоянка PS-55 на севере Пакистана датирована около 2,5 млн. лет. А на известной стоянке Юаньмоу в Китае, каменные орудия найдены в слоях, датированных вообще тремя миллионами лет (Лаухин, 2005).

Впрочем, вопрос древности стоянок интересует нас сейчас только в одном контексте – на этих самых ранних известных человеческих «жилищных площадках» или «обитаемых горизонтах» (в терминах проф. Матюшина) уже присутствуют явные свидетельства разделения территории на промысловую и домашнюю зоны. Однако за пропастью лет, в силу практически невероятной возможности сохранности предполагаемых жилых построек, отсутствию человеческих останков и общей, скажем так, недостаточности материала для анализа – какие-либо более подробные детали утопают в темноте истории. Тогда как при исследовании более поздней археологической картины многие неопределенности проясняются. И я хочу этот момент подчеркнуть особо – в более поздних человеческих культурных проявлениях мы наблюдаем не эволюционное усложнение, не переход от менее развитой стратегии к более развитой и пр., а именно более полную в плане информации картину, недоступную в такой же мере на ранних стоянках. Но даже по отдельным сохранившимся «реперным точкам» мы можем судить, что между ранними и поздними проявлениями творческой активности Homo erectus – принципиальной разницы не было.

Уже в так называемом раннепалеолитическом периоде у Homo erectus'овых общин четко обозначено то, что в официальной терминологии именуется пространственным разделением труда. Говоря проще, уже с самого начала эректусные группы используют окружающее пространство так, как это может делать только человек – реализуя свои потребности в жилье, еде и пр. посредством рационального планирования. Местообитания Homo erectus можно назвать принципиально человеческими поселениями в том же смысле, что и современные города – так как базовые принципы этой «гармонизации пространства» являются универсальными для любого человеческого сообщества.

Если человекообразные обезьяны обитают лишь на ограниченной территории и не имеют постоянного «места жительства», то в сферу интересов каждой общины Homo erectus входит всё максимально доступное окружающее пространство, но при этом всякий раз промысловая группа возвращается домой, на место основного проживания, принося сюда добычу и каменные заготовки для новых орудий. Здесь кипит общинная жизнь, бегают дети, женщины занимаются хозяйством. Можно легко представить, что каждый член общины привязан сердцем к этому месту. Как в старом шлягере: «Хорошо, что есть на свете / это счастье – путь домой». Такие долговременные стоянки в официальной терминологии именуются базовыми стоянками или стойбищами. На их территории раздельно присутствуют площадки для ночлега, места для разделки охотничьей добычи и мастерские для изготовления охотничьего инвентаря. При определенно широком охотничьем ареале у эректусов также существовали временные стоянки, полный аналог современных перевалочных охотничьих баз, а также, вероятно, временные мастерские и перевалочные «мясобойни». Матюшин пишет, что в одном только Олдувае, на 20-километровом отрезке ущелья, из 70 мест, где были обнаружены какие-либо «окаменелости и орудия», 10 оказались «обитаемыми горизонтами».

Примером ранней специализации мест обитания может служить и известный африканский участок KBS в Кооби Фора, Кения. Здесь, помимо основных, самых древних находок эргастеровых останков, обнаружена и одна из самых ранних мастерских. На участке площадью 15×15 метров археологи обнаружили более 500 каменных осколков, отходов производства каменного инструмента, именуемых дебитажем. Официальный возраст мастерской – 1,8 млн. лет.
 

*   *   *

Однако наш разговор – именно о жилье. Наиболее древней известной жилищной постройкой Homo erectus является объект, известный как олдувайский каменный круг («oldovan stone circle») на границе Кении и Танзании в Восточной Африке. Он находится на локальном археологическом участке DK 1А, который является частью археологического комплекса DK (Douglas Korongo), относящемуся к самому нижнему, I-му горизонту олдувайской формации. Здесь находилась, судя по всему, долговременная стоянка самых ранних олдувайских Homo erectus (ergaster). Как полагают исследователи, группа насчитывала порядка 50 человек, что соответствует современной численности групп африканских племен охотников и собирателей. Найденный Луисом Лики в течение полевого сезона 1961–62 годов объект представлял собой искусственное сооружение – круговую каменную структуру в виде бортика, чуть неправильной, овальной формы, размерами 4,6×4 м. В свое время, до разрушения, круг был тщательно выложен из кусков вулканического базальта диаметром 15–20 см, при этом часть камней была не местного происхождения – их принесли сюда с расстояния порядка нескольких километров. По первому впечатлению эта постройка являлась каменным ограждением жилища, своеобразным цоколем, укрепляющим его основание. Внутри круга через одинаковые интервалы располагались более высокие кучи камней, служившие, скорее всего, для укрепления несущих частей конструкции. Скелетных останков человека на стоянке DK не обнаружилось; вероятно, она была покинута людьми еще до того, как ее «запечатал» сверху толстым слоем пепла соседний вулкан Олмоти, поймав в своеобразную ловушку, и тем сохранив для будущих археологов. Какое-то время участок периодически затапливался водами соседнего озера, а затем весь этот слоеный пирог вулканических и озерных отложений был перекрыт сверху еще одним, самым мощным слоем вулканического пепла (в нынешней стратиграфии это туф «IB»). Его возраст по радиометрическому анализу оценивается 1,85 млн. лет (Egeland, 2008) или выше. Отметим, что возраст самого участка DK с каменным кругом больше возраста перекрывающего его туфа.

План олдувайского археологического участка DK

Увеличенный фрагмент археологического участка DK

План археологического участка DK и его фрагмент с локальным участком DK 1А (по: M.D. Leakey, 1971)

Напомню, что в 1961–62 годах ни о каких африканских людях-эректусах возрастом около 2 млн. лет речи еще не шло (самые старые питекантропы и синантропы по представлениям ученых жили на Яве и в Китае, были до неприличия дики, да и возраст имели в 2–2,5 раза меньший). Предположение о каком-либо высокоразвитом существе подобного возраста, строителе жилища, было бы в ту пору для эволюционизма дичайшей ересью. И даже такой эксцентричный археолог как Луис Лики, автор множества «ересей», еще два года (до 1964-го) будет отвлечен совершенно на другое – обдумывание новейшего расклада в эволюционной родословной человека, концепцию своего хабилиса-инструментальщика.

 Поэтому в 1964 году, то есть именно в то время, когда стартовала масштабная кампания Лики по раскрутке и продвижению его тогдашнего протеже, ученый заявил, что каменный круг построили, разумеется, «хомо» хабилисы. В целом это заявление не было в то время противоречивым. Найденная несколькими годами ранее черепная крышка эректуса OH 9, разумеется, в расчет даже не бралась, так как была вдвое моложе олдувайской постройки. Поэтому понять мотивы Луиса Лики, заявившего, что его новоиспеченный «человек», хомо хабилис, мог быть изготовителем примитивной хижины, понять несложно. На том тогда и порешили. Однако четверть века спустя, в 1989 году, когда концепция «прогрессивного предка» хабилиса в связи с находкой ОН 62 уже получила нокаут, всегдашний оппонент Лики Дональд Джохансон высказал идею, что каменный круг – природное образование. То есть эта структура лишь внешне похожа на круг и могла быть сформирована водными потоками во время сезонов дождей и паводков. В силу своей очевидной абсурдности эта идея не получила широкой поддержки в научных кругах (если не считать отдельные тяжелые случаи типа интернет-ресурса Джима Фоули «The Talk Origins», собирающего любой без разбору антикреационный мусор). В том же году была предпринята еще одна попытка не отдать каменный круг эректусу, также не вызвавшая в научных кругах особого восторга. Один из сторонников Джохансона, Ричард Клайн, тот самый, что занимался «правильной» передатировкой брокен-хилльского черепа, в своей книге «The Human Career» («Успех человечества») опять ни с того ни с сего, как символ вечной эволюционной несгибаемости, заговорил на «мертвых языках» – о возможном естественном происхождении каменного круга, «...когда расходящиеся в стороны корни дерева сломали лавовый слой, находящийся непосредственно под ними».

Впрочем, выражаясь точнее, о какой-либо активной поддержке или отрицании речи не идет; научный мир четверть века спустя уже ожидаемо охладел к этой находке, и общей реакцией было, скорее, пассивное принятие к сведению. Между тем, профессор Дж. Гоулетт, упоминавшийся выше в связи с исследованием раннего огня, в 1996 году, в известном сборнике, отражающем точку зрения эволюционной науки, «The Archaeology of Human Ancestry» («Археология родословной человечества»), выступил с критикой тех, кто не способен был разглядеть в олдувайском сооружении явного артефакта. Как бы ни хотелось исключить этот археологический феномен из рассмотрения, говорит Гоулетт, это невозможно, поскольку

«...каменный круг является объективно существующей реальностью. Никакого геологического объяснения этому кругу не предложено, и критические обзоры не предлагают детального археологического анализа. Гипотеза «корней дерева» не объясняет ни масштабов образования, ни плотности скопления камней, ни происхождения малых каменных груд, которые Мэри Лики задокументировала по периметру круга. Круг возвышается приблизительно на 0,5 метра выше лавового основания. Зачастую базальт разрушается до состояния большого количества обломков, которые могут перемещаться и перегруппировываться естественными природными силами. Но возможно ли, чтобы подобные силы создали то особое расположение камней, обнаруженное Мэри Лики?»

В принципе, версию естественного происхождения олдувайского круга можно было бы на этих страницах не рассматривать. Ибо невероятно, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, не увидеть искусственность, рукотворность этого археологического памятника. Другие камни на DK 1A редки и беспорядочны, а эти отсортированы по размерам, собраны в одном месте (частично, напоминаю, принесены с больших расстояний) и уложены друг на друга в виде геометрически правильной кольцевой структуры, с ритмическим рисунком выступов под опоры. Круг очевидно не образован ни водными потоками, ни обломками базальтового основания, разрушенного непосредственно «на месте» корнями дерева. Характер кладки, ее геометрия и весь окружающий археологический контекст исключают любую версию природного происхождения. Культурные остатки на участке располагаются так, что их связь с кругом как жилищем очевидна.
 

*   *   *

Впрочем, оппонировать идее природного круга далее, наверное, не стоит. Со стороны ее адептов дело, похоже, заключается не в установлении истинной картины, а в политике служения догме. В реальности история с олдувайским строением имеет совсем иное звучание и иной контекст. Да, в 1964 году Луис Лики высказывался за хабилисную версию его постройки, что по тем временам, повторюсь, было отчасти даже логично. Однако уже к 1971 году, еще при жизни Луиса (он умер в 1972-ом), Мэри Лики тщательно изучила участок DK (включающий несколько локальных зон), который стараниями ее команды был перелопачен и запротоколирован до сантиметра – и уже тогда пришла к пониманию того, что реальная картина не столь поверхностна и однозначна. Нет сомнения, что каменный круг – это остатки жилища на месте базовой стоянки древних охотников. Но вот только о каких охотниках идет речь? На участке DK, непосредственно в районе местообитания, исследователь обнаружила более тысячи каменных инструментов, которые имели совершенно очевидную ассоциацию с кольцевой структурой. Если древнейшие орудия африканского континента были найдены в Када Гона, в Хадаре, то древнейшие орудия восточноафриканского Олдувая были найдены именно на стоянке DK. Здесь Мэри Лики сделала неожиданное открытие, ломавшее прежние эволюционные представления. Несмотря на то, что предполагаемые обитатели участка DK около 2 млн. лет назад должны были стоять на самом низком интеллектуальном и технологическом уровнях, неожиданная сложность и функциональное разнообразие инструментов свидетельствовали не только о разумности, но и необычайной искушенности занятий их изготовителей.

Две редкие фотографии (1969 г. и 90-х (?) гг. п.в.), изображающие фрагменты каменного круга. Часть круга была разобрана еще во время раскопок – однако положение каждого извлекаемого камня in situ было строго задокументировано. На рисунке справа – археологический план участка, с изображением и указанием точного положения всех находок (щелкните на миниатюре для увеличения изображения). Источники: www.sfu.ca, www.visualsunlimited.com (V:U), М.D. Leakey, 1971.

В этом смысле в общую картину совершенно естественно вписывались и строительство жилища, и выбор места для его постройки. Во время проживания здесь людей уровень соседних озер был выше нынешнего и еще периодически повышался во время сезонов дождей, заболачивая окружающую DK местность. Судя по всему, люди именно потому и выбрали этот участок, что удачно использовали его болотистые окрестности для загонной охоты на средних и крупных рогатых животных (их кости найдены на стоянке в изобилии, со следами отметин от инструментов). Обитатели окончательно покинули DK, когда паводки стали настоящим бедствием – впрочем, возможно, что и вследствие угрозы очередного извержения вулкана.

Ричард Паттс в своей книге 1988 года «Early Hominid Activities at Olduvai» («Деятельность ранних гоминид в Олдувае») педантично ведет учет всему, что было найдено Мэри Лики на участке DK, включающем три локальных подразделения. Любопытно, что в этом списке присутствует орудие, идентифицированное как протобифас (близкое к ашельской технологии), – факт, однозначно указывающий на то, что жителями стоянки были хомо эргастеры. Сама Мэри Лики попала в несколько затруднительное положение с классификацией инструментальной технологии обитателей DK I. В результате некоторых раздумий она была вынуждена ввести для культуры DK некий нейтральный термин – «развитый олдувай», утверждая, однако, что эта технология носит самостоятельный характер. В любом случае можно констатировать, что самые ранние примеры человеческой деятельности классифицируются их первооткрывателями как нечто уже состоявшееся и развитое, в силу чего синхронная по времени (и якобы менее развитая) олдувайская культура по определению теряет свое «эволюционно-стартовое» значение.

Джим Фоули на своем «научном» (на самом деле мало объективном и выраженно антикреационном) сайте «The Talk Origins» приводит лишь две ранние версии появления круга – хабилисную и природную – и на этом делает «окончательную остановку». Почему-то он не счел нужным сообщить то, что стало известно о стоянке DK далее. После слов Лики 1964 года в утиль была сдана и гипотеза строителя-хабилиса, и гипотезы творческих водяных потоков и творческих корневых систем, образующих структуры, неотличимые от искусственных. В частности, можно было бы рассказать о той же инструментальной технологии обитателей стоянки, близкой к ашельской. Не говоря уже о самом простом и банальном – что возраст таксона Homo erectus уже без всякого былого напряга позволяет эректусу самому быть автором постройки. Даже в 1971 году члены семьи Лики, хотя и не высказывались явно против хабилисной версии, но уже в своих выводах об авторстве круга проводили явные параллели с людьми интеллектуально современными. В третьей части книги «Olduvai Gorge: Excavations in Beds I and II» («Олдувайское ущелье: раскопки в горизонтах I и II») Мэри Лики говорит о находке так:

«На первый взгляд круг напоминает временные сооружения, часто встречающиеся и сегодня у кочевых племен, которые вокруг своих стоянок обычно возводят небольшого размера каменные стены, служащие им либо ветровым заслоном, либо фундаментом временных построек. На этот фундамент кладутся ветви деревьев, а на них, в свою очередь, шкуры животных или трава, в качестве крыши».

В подтверждение этих слов Мэри Лики привела в своей работе фотографию подобного строения, традиционно возводимого сегодняшним племенем Окомбамби в Намибии, Юго-Западной Африке. Не посещала ли тогда Мэри Лики мысль, что здешний уровень инструментальной и строительной технологии уже выходит за рамки приписываемых хабилису умений? Стоит посмотреть на инструменты, найденные Мэри Лики, чтобы убедиться – жители DK 1 имели очевидное представление о геометрических формах, различных функциях орудия, умели планировать и стандартизировать процесс их изготовления. Ричард Лики в 1989 году, через три года после смерти матери, высказывался о стоянке так:

«Одна из самых интересных, но редко упоминаемых археологических находок – каменная структура на участке DK I в самой нижней страте Олдувая. Эта структура интерпретировалась моей матерью как ветрозащитное укрытие или несложная хижина, где камни предположительно использовались для укрепления основания из ветвей. Есть камни, сложенные искусственно один на другой небольшими грудами, и они были найдены в виде относительно круглой структуры диаметром приблизительно 12 футов (3,6 м). На мой взгляд, это безусловно рукотворная структура, имеющая весьма важное значение для понимания наших предков, живших 1,8 млн. лет назад» (Leakey, «Recent Fossil finds...», 1989).

Возможно, именно так выглядело жилище Homo erectus на участке DK 1A. © 2009 Golden Time

К этому времени в человеческой родословной Homo erectus (ergaster) уже занимал прочное положение в качестве непосредственного предка архаичных сапиенсов, и Лики был автором самых известных эргастеровых находок столь солидного возраста. В сегодняшней литературе, как и 20 лет назад (Лики подметил это еще в 89-м), вокруг находки самого раннего жилища разговоров почти не ведется. Надо признаться, сам я потратил довольно-таки много времени на выяснения деталей, связанных с историей открытия и изучения этого уникального в своем роде археологического памятника. Нельзя сказать, что хижина на DK намеренно окружена какой-то стеной молчания, нет, – но ситуация, как мне кажется, слишком характерна для психологии, точнее, даже – методологии пропагандистов эволюционизма. Когда какая-либо находка, по их мнению, подтверждает их схемы, они хватаются за нее радостно и кричат о ней громко как об очередном триумфе эволюционизма. Соответственно, о находках, которые не вписываются в схему или под эту схему не прогибаются, они предпочитают молчать. Каменный же круг на участке DK относится к третьему типу поведенческой стратегии эволюционизма. Хижина возрастом около двух миллионов лет всем была хороша, пока «подтверждала» поступь эволюции в виде картинки со вчерашней обезьяной, получающей право именоваться первым человеком. Но как только пал «прогрессивный» хабилис, схема с настоящим человеком, Homo erectus, не только имеющим запредельный возраст почти в два миллиона, но и с первого дня своего существования уже строившим себе жилища, оказалась неприемлемой – отсюда и появились отчаянные объяснения каменному кругу в виде творческих водных потоков и корневых систем деревьев, произрастающих на многометровом базальте. Когда же возраст эректуса стал сравнимым с возрастами и хабилиса, и каменного круга, эволюционисты как-то внезапно – то ли успокоились, то ли разочаровались, то ли обиделись за свои несбывшиеся надежды. «Ты ж мене пидманула!» Находка Лики не является фигурой умолчания, но о ней говорят крайне редко и даже не столько неохотно, сколько равнодушно. Сама находка Мэри Лики уже стала музейной историей. «Вообще-то считалось, что этот круг построили хабилисы, ну, не хабилисы, так эректусы, в чем проблема?» – именно это вы услышите сегодня в девяти случаях из десяти, опрашивая специалистов. Так в быту обычно говорят о человеке или событии из прошлого, с которым наши сегодняшние интересы никак не связаны.

В целом реконструкция каменного круга в качестве древнего жилища и авторство «настоящих» людей сегодня, кажется, уже не оспариваются. Если еще какая-нибудь проблема и осталась, то она – в межведомственных, точнее междисциплинарных отношениях самих ученых. Дело в том, что олдувайское жилище проходит по ведомству не антропологов, а археологов палеолита, которые изучают и реконструируют быт древнего человека, но которым совершенно безразлично, к какому таксономическому рангу относятся жившие здесь люди с точки зрения антропологических классификаций. Аналогично отбивают мяч и палеоантропологи. С одной стороны костных останков, подтверждающих таксономический ранг жителей стоянки, не найдено. С другой стороны, если хомо эректусы синхронного с жилищем возраста (около 2 млн. лет по с.ш.) уже засветились во многих уголках света, то продолжать отрицать их умение возводить себе жильё дома, в Африке, выглядит не очень умно, да и сам этот факт, как мы отметили, прежнего антидогматического криминала уже не составляет. «С третьей стороны», даже логически исключив хабилисов из претендентов на строительство круга, палеоантропологам всё равно до ломоты в зубах хочется соблюсти хоть какую-нибудь видимость сценария антропогенеза, то есть постепенного развития человеческого разума и технологий. Именно поэтому, скажем, на ваше предложение признать строителями хижины на стоянке DK хомо эректусов (эргастеров) они возражать не станут – однако, пока у них в руках не окажется хотя бы одного эректусного зуба со стоянки, они будут уклоняться от точной и окончательной таксономической оценки. Напомню также, что переступать двухмиллионнолетнюю черту эректусу пока, как правило, не дозволено. Между тем археологи о каменном круге давно говорят и пишут в тонах, характерных для сегодняшнего уровня представлений об этой находке и знаний о «настоящих» людях. Например, профессор Матюшин в своем знаменитом «Археологическом словаре» называет цифру 2 миллиона лет и каким-либо сомнениям происхождение или авторство каменного круга не подвергает:

«… В другом месте обнаружено кольцо из камней с поперечником ок. 4,5 м. На этом обитаемом горизонте очень мало других камней, и они лежат далеко от друга, без всякого порядка. Кольцо же состоит из нескольких сотен камней, тщательно кем-то уложенных. Кроме того, через каждые 0,5–1 м по периметру кольца были сложены более высокие кучи камней. <...> Хотя внутри кольца найдено достаточное количество осколков, показывающих, что там велась какая-то деятельность, гораздо более интенсивной и разнообразной, насколько мы можем судить, она была за его пределами. Да это и естественно. Площадь этого довольно неправильного круга составляет ок. 7 м2, и обитатели подобного жилища, если их там сидело несколько, несомненно, страдали от тесноты».

.

Позволю себе сделать некоторые минимальные уточнения. Уровень пола жилища был чуть заглублен относительно наружного уровня и предположительно вымощен мелкими камнями, на которые сверху укладывались шкуры или охапки травы. Территория вблизи хижины усеяна мелкими осколками костей животных, а также мелкими камнями и каменными инструментами, однако, на расстоянии метра вокруг жилища и внутри его – относительный порядок. Любопытно, что несколько каменных инструментов находятся в пределах границ кольца и могли попасть сюда во время разрушения «цоколя». Инструментов и дебитажа непосредственно около хижины относительно немного, гораздо больше осколков костей. Вероятно, это был действительно жилой участок, – судя по археологической схеме Мэри Лики и сравнивая с общей статистикой находок, сюда, возможно, люди в основном лишь приносили приготовленную еду, здесь питались и здесь ночевали. Мелкий инструмент и осколки, возможно, служили «столовыми приборами», которые вместе с костями выбрасывались подальше за пределы жилища. По поводу «довольно неправильного» круга нужно подчеркнуть, что таковым он выглядит в нынешнем, развалившемся виде, но в целом, если на схеме провести более-менее «среднюю» линию по периметру кладки, то окружность представляется достаточно правильной, чуть сплюснутой в овал. Что же касается тесноты жилища, то специфика участка и количество проведенных здесь работ не дают никакой гарантии, что обнаруженное жилище – единственное в округе. Насколько позволяет судить спутниковая съемка, со времен Мэри Лики здесь мало что изменилось. Расчищено лишь несколько незначительных площадей, а основная часть этого района, как и прежде, пребывает в состоянии «глубокой нетронутости».
 

*   *   *

…И всё же – возможно ли такое: жилье, сделанное руками человека в те чудовищно далекие времена, который официальная наука соотносит с возрастом около двух миллионов лет? Не ошибаемся ли мы? Не ошибаются ли многочисленные ученые, принимая желаемое за действительное? У кого из современников есть стопроцентная гарантия правоты, и кто из нас был свидетелем постройки каменного круга? Ведь это не какие-нибудь «жалкие» 5000 лет, скажем, от начала наших первых цивилизаций; это, если опираться на официоз, в 400 раз «глубже» упрятано в непроглядной тьме веков?

Ответ – нет, ошибки здесь быть не может. Потому что каменный круг Олдувая – «архитектурный факт» не единственный. Здесь же, в Олдувайском ущелье, на участке FLК (FLК Zinj, в трёх километрах от участка DK) семейством Лики была сделана еще одна находка, по возрасту сопоставимая с каменным кругом и, главное, также позволяющая говорить об архитектурных возможностях Homo erectus. Приблизительно прямоугольный по форме участок размерами порядка 10×5 метров оказался густо усыпан каменными осколками – отходами инструментального производства, перемешанными с фрагментами костей животных. Этот резко очерченный прямоугольник окружен по периметру полосой шириной примерно в метр, абсолютно «чистой», не содержащей никаких культурных остатков. Однако сразу за ней, с внешней стороны, вновь начинает попадаться многочисленный культурный мусор, каменные осколки и кости. Ни Лики, ни поздние исследователи не сомневались в том, что обнаружены остатки искусственного жилища на месте длительного обитания олдувайских охотников. Вывод сегодняшних авторов, описывающих находку, также единодушен – основная прямоугольная площадка представляла собой внутренность помещения, окруженного своеобразными стенами – наиболее вероятно, что оградой, сооруженной из сплетенных ветвей колючего кустарника. Здесь, судя по всему, находилась мастерская. Здесь же эректусы устраивали себе «обеденные перерывы», а скопившийся мусор периодически выбрасывали наружу, за эту стену-ограду.

Участок FLK-Zinj, где были найдены остатки прямоугольного строения. Фотография 1969 г. Источник: www.sfu.ca

Конечно, у всякого нормального человека при знакомстве с подобными вещами возникает желание додумать детали. От хрупкого плетеного жилища эректусов, этого карточного домика перед лицом тысячелетий, не осталось и следа, но «вечные» камни сохранили его очертанья. Имела ли эта мастерская крышу, перебрасывали ли эректусы мусор через ограду или выносили через «дверь»? Наверняка какая-то условная крыша в виде плетеной циновки здесь все же присутствовала – как необходимая защита от палящих солнечных лучей. Но для чего – стены? Только ли для защиты от хищников? Не связано ли это с идеей намеренно отделить мастерскую от жилого комплекса, причем, в качестве именно его защиты от последствий производства? В целях безопасности (разлетающиеся осколки), снижения шума (вроде того, что дети и старики спят, а «грохот стоит на всё ущелье»), комфортных условий для работы и пр. – гораздо разумней отгородить «производственные цеха» от места отдыха. («Дорогой, это – наш дом, а не завод. Тут дети спят, еда готовится, иди к себе в цех, греми и пыли там!»). Но не исключено, что мастерская, как часть базовой стоянки, была ее отдаленной периферийной частью, и тогда ее защита потребовалась именно в силу этой отдаленности; в отличие, скажем, от круглосуточно и надежно охраняемого центрального жилого участка. Как бы там ни было, сам факт существования подобного сооружения демонстрирует нам рациональный подход в организации труда у самых древних из известных нам людей. Еще раз напомню – все это по официальным меркам соответствует времени 1,8 млн. лет назад.

Чуть более поздние жилища Homo erectus «читаются» более отчетливо. Стоянка Мелка Контуре в африканской Эритрее, которую мы уже упоминали (1,6–1,7 млн. лет по с.ш.), также содержит явные следы жилища – археологами обнаружена круглая площадка диаметром около 2,5 м, находящаяся на возвышении относительно уровня земли и служившая основанием хижины. На равном расстоянии друг от друга по кругу просматриваются следы крепления опор жилища, сохранились также следы использования огня на стоянке.

Еще недавно считалось, что Homo erectus не был жителем Европы, а человек пришел сюда из Африки гораздо позже и, так сказать, в виде гейдельбержца (архаичного сапиенса). Однако сегодня известны следы европейского пребывания Homo erectus с официальными датировками, уже не уступающими африканским (Сан Валье во Франции – 2,3–2,5 млн. лет, Улалинка в России – 1,8–2,3 млн. лет, Барранко Леон и Орсе в Испании – 1,8 млн. лет, Шандалья I в Хорватии – 1,6 млн. лет и др. – см. Лаухин, 2005; Титов, 1988; Клягин, 1996). Напоминаю читателю, что в данном случае речь идет лишь о европейских стоянках Homo erectus. Если же говорить о рукотворных жилищах, то одно из самых ранних сохранившихся жилищ в Европе находится в Чехии. Оно расположено на стоянке Пржезлетице неподалеку от Праги, официально датируемой 750–890 тыс. лет. Здесь найдены остатки хижины овальной формы с каменным основанием, размерами 3×4 метра. Рядом с жилищем обнаружены остатки очага, уголь, обожженные кости животных. На этом же участке найдены каменные чопперы и артефакты, которые интерпретируются как ножи, изготовленные из расколотых костей.

Слева: фрагмент плана участка с остатками жилища, справа: реконструкция. По: Obec Přezletice

 

Судя по всему, чешской стоянке с обнаруженным на ней жилищем не уступает по возрасту российская стоянка Мысовая (Урта-Тубе) под Магнитогорском, обнаруженная упоминавшимся выше профессором Г. Матюшиным. Однажды (еще в середине прошлого века) заметив, что местные пастухи и рыбаки облюбовали для шалашей и палаток одно из мест на берегу озера, а именно – защищенную от непогоды ложбину в окружении скал, Матюшин, как истинный археолог, сразу подумал о пастухах и рыбаках древних. Самые первые раскопки этого участка принесли следы жилищ возрастом 5 тыс. лет. Матюшин продолжил копать и копал – ни много, ни мало – еще десять лет, пока не добрался до слоев, официально датируемых возрастом 700 тыс. лет (или более) и синхронных слою II Олдувая. Здесь в двухметровой расщелине одной из скал профессор нашел следы палеолитического жилища и каменные инструменты олдувайского и ашельского типа, часть которых была сделана из яшмы.

На уровне официальных полумиллиона лет назад мы знаем о европейских жилищах в сравнении с ранними африканскими уже практически всё. Российско-австралийский историк В. Кабо пишет об одной из самых известных европейских стоянок, по технологической культуре соотносимой с Homo erectus:

«Возраст поселений в Терра Амата – 420–380 тыс. лет. Это были временные стойбища бродячих охотников и собирателей, которые приходили на побережье Средиземного моря, возводили на дюне жилище, охотились на слонов, оленей и других животных, били рыбу, собирали на скалах моллюсков, обрабатывали каменные орудия и вскоре уходили, чтобы через год вернуться. Прежнюю хижину заносило песком, и на ее месте сооружалась новая. Одни стойбища периодически сменялись другими, большая их часть свидетельствует о кратковременном пребывании здесь людей в конце весны или начале лета. Хижины поддерживались столбами или кольями, следы которых обнаружены во время раскопок. Стены хижин укрепляли глыбы камня. Эти хижины, всегда овальные в плане, имели от 7 до 15 м в длину и от 4 до 6 м в ширину. Внутри хижин были очаги. <...>

Остатки небольших мастерских внутри хижин Терра Амата точно указывают, где изготовлялись орудия. Пробыв несколько дней или недель в стойбище, люди уходили охотиться в другое место. <...> Их регулярное возвращение в одно и то же время года, почти полное сходство ежегодно сооружавшихся хижин, остатки которых обнаружены в перекрывающих друг друга слоях, – все это говорит о том, что люди, приходившие в Терра Амата, принадлежали к одной и той же группе, или протообщине.

Материалы раскопок свидетельствуют о том, что хозяйственная жизнь группы строилась в соответствии с сезонным циклом, что группе принадлежала определенная территория, которую она экономически осваивала, переходя с одного места на другое, что освоение территории имело не беспорядочный, а ритмический характер, строго обусловленный сменой времен года. Возможно, что в Терра Амата приходила не вся община, а лишь часть ее, скорее всего группа охотников, и в таком случае можно говорить о внутриобщинном разделении труда, видимо половом. Вероятнее, однако, что небольшая группа, приходившая сюда, включала также женщин и детей. Внутри этой группы, возможно, существовали и специалисты по изготовлению и обработке каменных орудий, подтверждением чему служит локализация этой деятельности внутри жилища. Конечно, эти люди могли сочетать изготовление каменных орудий с охотой. Очаг согревал и освещал жилище.

Уровень развития людей из Терра Амата был сравнительно высоким, о чем свидетельствуют разнообразие каменных орудий, повторяемая из года в год конструкция жилищ, организованное освоение общиной обитаемого пространства и охотничье-собирательской территории. Одиннадцать расположенных одна над другой хижин – это одиннадцать ежегодных возвращений одной и той же группы, что свидетельствует об устойчивости социальной структуры и культурных традиций. <...> Протообщина из Терра Амата не была стадом, в ней уже видны черты будущего человеческого общества, будущей общины» (Кабо, 1986).

Оставим без комментариев роковую привязанность эволюциониста к идее постепенного развития всего, что шевелится. Просто обратим внимание, что автор описывает полноценную человеческую общину, но «идея» не позволяет ему называть вещи своими именами; единственное, что остается автору для соблюдения эво-приличий, это «повышать лохматость» древним людям исключительно лингвистическими средствами – «протообщина», «видны черты будущего человеческого общества»… Да уж.

 

.

Реконструкция хижины в Терра-Амата.
© 1969 Image by Eric Mose

 

Можно было бы чуть подробнее рассказать и о других известных жилищах на европейских стоянках раннего и среднего палеолита: Торральба и Амброна в Испании – до 700 и 350 тыс. лет соответственно, Азых в Азербайджане (каменная кладка внутри пещеры и пять очагов – до 700 тыс. лет), грот Лазаре во Франции – от 200 до 400 тыс. лет, стоянке Бильцингслебен в Германии – 400 тыс. лет и др., – но мы, пожалуй, на этом остановимся. Разумеется, что в прояснении картины нам могли бы помочь любые свидетельства о древнем человеке, в том числе и среднеплейстоценовые. Однако наш тезис о том, что уже самые ранние из известных людей обладали способностью строить жилища в качестве «реализации индивидуального плана», проиллюстрирован тремя гораздо более ранними примерами – каменным кругом на олдувайской стоянке DK (ок. 2 млн. лет), помещением орудийной мастерской (или ее прямоугольной оградой наподобие «крепости») на олдувайской стоянке FLK (1,8 млн. лет), а также примером жилища со следами костра на эритрейской стоянке Мелка Контуре (1,6–1,7 млн. лет).
 

3.

Мог ли Homo erectus говорить?

Предположение Дарвина о том, что человеческая речь развилась эволюционным путем из крика животного – уже давно утратило свою популярность, оказавшись чересчур поверхностным и наивным. Между криком животного и человеческой речью, как сегодня это представляется, лежит непреодолимая пропасть. Крики, издаваемые животным, не имеют отношения к языку, поскольку непроизвольны, непреднамеренны и имеют под собой не осмысленные мотивы, а поведенческие тенденции – то есть определяются исключительно внешними стимулами. Сигнал, подаваемый животным (например, крик боли или страха), не имеет отношение к коммуникации, поскольку, согласно Смиту, смысл его обобщен настолько, что он вряд ли может считаться даже сигналом. Человеческий же язык является инструментом мышления (А. Эйнштейн). По словам Дж. Оллера, «сказать, что примитивный крик некоего животного был первым шагом к зарождению языка – все равно, что сказать: первое животное, вскарабкавшееся на дерево, сделало решающий шаг к освоению космоса». Если бы язык был лишь приобретенной реакцией, количественной сущностью, приходящей с опытом, то любое животное могло бы теоретически заговорить, однако этого не происходит[5].

Что нужно человеку для полноценной речи? Во-первых, анатомически специализированные речевые органы, упрощенно говоря, голосовой аппарат. Вещь, конечно, нужная, однако пример попугаев и некоторых других птиц, способных воспроизводить человеческую речь, свидетельствует, что одного голосового аппарата недостаточно.

Очевидно, что для полноценной речи нужен еще развитый мозг со всеми его структурами управления речью. Однако и этого недостаточно.

Психологам и лингвистам известен такой феномен как «дети-маугли». «Дети-маугли» – это человеческие дети, в первые годы жизни по драматическим обстоятельствам попавшие в стаю к животным и ими «воспитанные». При возвращении в человеческое общество реабилитация таких людей фактически невозможна – дети усваивают и используют «язык», точнее, имитацию звуков того животного сообщества, в котором они находились. В ключе нашего разговора акцентируем – эти люди имеют полноценный голосовой аппарат, полноценный человеческий мозг, но обучить их человеческому языку (за исключением нескольких простейших слов в единичных случаях) – задача мало реальная. Следовательно, дело не только в наличии органов речи и развитии мозга, но и в факторе социальности. То есть принципиальное значение имеет то, в каком обществе ребенок с первых дней растет и развивается, а именно – в окружении себе подобных, разумных и использующих язык символов (а не сигналов животных) людей.

Таким образом, мы получаем ситуацию, где для приобретения речи каждым пришедшим в этот мир человеком должны выполняться все три условия одновременно. Это даже не дилемма «курица-яйцо», а триада, не оставляющая места «постепенному» эволюционному сценарию, ибо из нее следует невозможность переходных состояний, а, напротив, следует, что Homo sapiens должен был обладать речью изначально. Эта триада жестко взаимозависима и работает лишь по принципу «всё или ничего».

Здесь следует заметить, что понятия «язык» и «речь» в целом тождественны. Язык – это знаковая, абстрактная система выражения понятий, где устная речь – лишь одна из форм языка. Кроме устной речи, существуют такие формы языка как письменная речь, жесты глухонемых, пантомима, балет и пр. С языком в целом, как и речью в частности, связаны все высшие способности человеческого разума.

Итак, гипотеза о развитии человеческого языка из сигнальных систем приматов оказалась несостоятельной. Но что если человеческий язык развился не из обезьяньего крика, а уже – на поздней стадии – из человеческих осмысленных жестов, постепенно, шаг за шагом, вместе с развитием разума?

Однако и такое объяснение неприемлемо. Дело в том, что между чувственным опытом человека и его выражением с помощью абстрактных символов существует непреодолимая пропасть, о которой Эйнштейн писал:

«Мы имеем привычку связывать конкретные понятия и отношения между ними (умозаключения) с конкретными чувственными ощущениями, и происходит это настолько отработанно, что мы даже и не замечаем пропасти, разделяющей мир чувственных ощущений и мир абстрактный понятий, хотя по логике эта пропасть непреодолима» (Einstein, «Remarks on Russel’s Theory of Knowledge», 1944)[6].

Самый элементарный жест – например, прикладывание указательного пальца к губам – это уже сугубо человеческий прыжок через «пропасть Эйнштейна» (термин У. Оллера), от эмоции к символу. Самый известный лингвист ХХ века Ноам Хомски, эволюционист, в 1972 году был озадачен проблемой «пропасти Эйнштейна»:

«Эволюция языка прошла несколько этапов, в частности, «низшую стадию», когда для выражения эмоций используются озвученные жесты, и «высшую стадию», когда произносимый звук используется для выражения мысли ... но на самом деле он не определяет отношения между низшей и высшей стадиями и не предлагает механизма перехода от одной стадии к другой. ...Нет смысла считать, что через эти пропасти можно перебросить мосты. Предполагать, что имело место эволюционное развитие от «низших» стадий к «высшим» все равно, что предполагать, будто дыхание эволюционировало в ходьбу; между этими стадиями нет ничего общего» (Chomsky, «Language and Mind», 1972)

Но это, что называется, было только началом драмы. Многие лингвисты давно заметили, что в развитии ребенка присутствует некий качественный этап, связанный с усвоением языка. Лингвистические навыки, необходимые ребенку для передачи абстрактных понятий, не зависят от «количественного» накопления им знаний и как будто предшествуют опыту общения. Система понятий, связанная с языком, как будто знакома ребенку еще до того, как он начнет ее использовать. Исходя из этого, Ноам Хомски в 70-х годах прошлого века разработал современную концепцию языка. Согласно Хомски, пропасть между чувственным опытом и абстрактным его выражением может быть преодолена лишь при одном условии – если способность мыслить абстрактно «встроена» в человека изначально.

«Скорость, – пишет Хомски, – с которой на определенных этапах жизни увеличивается запас слов, столь велика, а точность и сложность усваиваемых понятий столь замечательна, что следует заключить: система понятий, с которыми связывают основы лексики, каким-то образом изначально присуща человеку» (Chomsky, «Rules and Representations», 1978).

Любопытно, что именно «на определенных этапах» – то есть эта «встроенная» система понятий должна быть «включена» с первых дней жизни ребенка, так как с усвоением и запоминанием первых же слов фактически моментально «распаковывает» некий универсальный свод грамматических правил (для любого языка). Этот период называется «грамматическим взрывом». И «дети-маугли» в этом контексте являются драматическим примером того, что эта встроенная система оказалась в критический период «сбитой с толку», потчуемая лишь сигналами животных, а не абстрактными понятиями человека. Невозможность дальнейшего обучения «детей-маугли» в силу отсутствия у них абстрактного, символического восприятия – еще одно свидетельство того, что человеческий язык не происходил «количественно» ни из сигналов животных, ни из жестикуляции гипотетических «перволюдей», ни из некоей примитивной речи. В противном случае, не существуй пропасти между эмоцией и символом, «детей-маугли» – хотя б в единичных случаях – можно было бы «подтянуть» до нормального интеллектуального человеческого уровня.

Надо сказать, что научный мир, поначалу испытавший шок от идей Хомски (последовали даже обвинения его в креационистском взгляде на мир), в целом, под давлением эмпирических свидетельств, все-таки принял новую концепцию. Хомски был эволюционистом и не пошел дальше, к признанию того, что человек есть готовый продукт разумного дизайна. Однако если для постижения языка необходима не только триада «аппарат речи, мозг, социальность», но и встроенный готовый «конвертер», позволяющий с постижением языка «просыпаться разуму» ребенка – это сильное свидетельство того, что человек с его разумом и речью не является продуктом эволюционных процессов, но был таковым задуман и создан изначально.
 

*   *   *

Разумеется, сказанное выше само по себе не может служить доказательством «человечности» хомо эректуса. Напротив, нам как раз и нужно показать, что хомо эректус подпадает под звание человека, того самого, по Хомски, с изначально запрограмированным в нем аппаратом мышления и речи.

В силу существования концепции Хомски, точнее, в силу внутреннего осознания ее эмпирической правоты, эволюционисты понимают, что их теория не объясняет происхождение языка, однако и позволить эректусу иметь полноценные язык и речь, сравнимые с современными, они в целом тоже не могут. Эволюция так эволюция. И ложность схем порождает ложные «оргвыводы». Если эректусы уже около двух миллионов лет назад владели языком, то почему не развивались, стояли на месте; где их достижения – города, цивилизации, культура, письменность, сельское хозяйство? (Хотя позиция вопрошающих понятна; если отрицать простые истины, что исторические сроки были на порядки короче и что Homo erectus все-таки не был нашим эволюционным предком, то принципиальная упёртость эволюционизма становится жесткой схематической необходимостью).

После долгих лет утверждений о «зверином мычании» и «зачатках языка» эволюционизм все же признал за эректусами способность к высоким формам коммуникации и даже устную речь, хотя и «примитивную» (Хомски и эмпирика в виде «пропасти Эйнштейна», повторю еще раз, эволюционистам не указ). Действительно, трудно отрицать очевидное. Например, в Торральбе, Испания (от более 300 до 700 тыс. лет по с.ш.) для охоты на слонов и других крупных животных Homo erectus использовал загонные методы с применением огня. Свою стоянку охотники располагали на пути сезонной миграции животных. Окружив добычу, эректусы с помощью огня загоняли животное на болотистый участок и, когда слон или носорог увязал в трясине, убивали его деревянными копьями. Предположить, что для организации такой охоты и координации действий эректусы не обладали языком, а еще точнее – достаточно развитой речью, – было бы просто нелепым.

Хороший пример из наших дней – так называемые «дети Ортеги». В Никарагуа до 1979 года глухонемые дети были выключены, что называется, из социума и никак не обучались. Однако после Сандинистской революции в стране была создана система интернатов, где глухонемых детей пытались обучать языку жестов. Детям преподавали стандартный, уже хорошо зарекомендовавший себя язык глухонемых, но те его не воспринимали. Однако вскоре произошло неожиданное. Дети находились вместе, в коллективе, им нужно было играть, общаться. И, к удивлению педагогов, они практически моментально создали свой собственный язык жестов, позволивший им понимать друг друга без каких-либо ограничений. Педагоги поначалу пытались препятствовать новациям, но быстро сдались – язык, созданный детьми, к восторгу исследовавших феномен лингвистов, оказался эффективней всего того, что можно было им предложить. В отличие от «детей-маугли» дети из Никарагуа не утратили восприимчивость к абстракциям, ибо даже будучи глухонемыми, выросли в «символическом» человеческом, а не «сигнальном» животном мире. Дети второго интернатовского набора уже создали устойчивую грамматику нового языка, а через десять лет для него была разработана и письменность. Сегодня в Манагуа существует община, где на «детский» язык переведены даже книги в библиотеке.

Этот пример подтверждает не только правоту Хомски о врожденном языковом инстинкте, но и является лучшим свидетельством того, что у Homo erectus был развитый символический язык. Язык не является производной от сложной (эволюционирующей) совместной деятельности типа загонной огневой охоты, изготовления инструментов и строительства жилищ, но напротив – как раз наличие столь сложной деятельности Homo erectus есть свидетельство наличия у них языка.

Однако язык жестов, пусть и полноценный – это одно, а развитая устная речь – другое. В середине 80-х (а также в начале 90-х) годов прошлого века некоторые исследователи утверждали, что Homo erectus вообще не имел речи (Д. Либерман, а также его последователи Корбеллис, Дональд и пр.). Другие ученые, будучи не в силах игнорировать такие качества эректусов как изготовление орудий и координированная охота, признавали за Homo erectus ограниченный уровень лингвистических способностей, именуемый «протоязыком» (Паркер, Гибсон, Бикертон и пр.). По их мнению, хомо эректус имел лингвистические способности двухлетнего ребенка, то есть мог высказываться одним или комбинацией из двух слов в сочетании с осмысленным языком жестов, но, разумеется, при полном отсутствии грамматики. Те же выводы относились и к неандертальцу.

Впервые лёд тронулся после открытия и описания в 1991 году в Израиле скелета неандертальца Кебара 2 (50–64 тыс. лет по с.ш.) с хорошо сохранившейся подъязычной костью, которая по морфологии не отличалась от современной, то есть ее обладатель был способен к членораздельной речи в той же степени, что и современный человек. Кроме того, Р. Холловей заключил, что мозг неандертальцев был вполне человеческим, без каких-либо существенных отличий в своей организации от нашего собственного мозга. Благодаря новым методам были исследованы также знакомый нам уже череп Брокен-Хилл (архаичный сапиенс с неопределенным возрастом), череп из Петралоны, Греция (Homo erectus или H. heidelbergensis, 200–400 (до 700) тыс. лет по с.ш.) и позже – череп и подъязычная кость пяти экземпляров из Атапуэрка, Испания (H. heidelbergensis, 300–400 тыс. лет по с.ш.).

С этого момента в палеоантропологии возобладала традиция к пересмотру прежних взглядов на предшественников хомо сапиенс. Позиция Либермана подверглась серьезной критике со стороны оппонентов, хотя на его старые выводы о бедности фонетического репертуара у неандертальцев и эректусов до сих пор ссылаются некоторые эво-консерваторы. Однако Либерман в итоге занял необычную позицию – он не признал возможности полноценной речи у позднего «классического» неандертальца типа Кебара, но предположил наличие «аспектов современной человеческой речи» для более ранних форм типа Брокен-Хилл и Петралона. По поводу возможности речи у экземпляров из Атапуэрка палеоантрополог А.А. Зубов (не путать с историком А.Б Зубовым) хоть и осторожно, но высказался так:

«Очень сложен вопрос о наличии у гейдельбергского человека членораздельной речи. Считается, что речь возникла у человека в процессе эволюции гортани (larinx), занимающей у современного человека более низкое положение в горле, чем у предков, что и обеспечивает возможность произнесения широкого спектра звуков. На скелетном материале анатомическая адаптация к речевой функции отражается на строении основания черепа (угол перегиба основания) и форме подъязычной кости (hyoid). Если принять эти критерии, то следует сделать вывод, что речь у гейдельбергского человека была развита не хуже, а скорее даже лучше, чем у неандертальца, так как, во-первых перегиб основания выражен лучше у первого, чем у второго, а подъязычная кость имела столь же совершенное строение, как у современного человека и у неандертальца. Эта кость была обнаружена при раскопках в Атапуэрка (hyoid неандертальца был найден при раскопках в Кебара, Израиль»). (Зубов А.А., 2004)

Не будем отвлекаться на полемику с верующим в эволюцию профессором по поводу того, что речь возникла в процессе эволюции гортани (как мало нужно эволюционистам для счастья!). Стоит лишь на всякий случай пояснить, что под «предками» с более высоким положением гортани А.А. Зубов имеет в виду всё тех же обезьян (так искажена по смыслу речь почти каждого эволюциониста). Однако обратим внимание на будущее – и Зубов, и Либерман едины в том мнении, что речь эректусных форм была развита даже лучше, чем неандертальская.

В человеческом мозгу имеются определенные участки в височной и лобной долях, которые, как считают ученые, отвечают за воспроизведение и понимание речи, так называемые речевые зоны Брока и Вернике[7]. Эти структуры, а также область сильвиевой борозды у Homo erectus достигают размеров, сравнимых с размерами современных сапиентных (Барулин, 2008). При удачном для исследователя стечении обстоятельств (в первую очередь достаточной целостности образца) на внутренней полости черепной коробки сохраняются отпечатки борозд и извилин, а их гипсовый слепок (эндокран) используется для реконструкции самого мозга и его функций.

Исследования черепов эректусов по эндокранным слепкам проводились неоднократно. Еще в 1973 году, в своей работе «Палеоневрология», не утратившей актуальности и сегодня, В. Кочеткова писала, что исследование мозга эректусов Чжоукоудяня и европейских эректоидных форм свидетельствует о том, что:

«…Тормозные функции, очень сильно развивавшиеся у ашельских людей, имели прямое отношение не только к процессу изготовления орудий, но и к функциям звукопроизношения. Сопровождалось ли это формированием речи или нет – об этом достоверных свидетельств не осталось, но косвенные материалы говорят в пользу положительного ответа.

Одно из таких косвенных доказательств … – это абстрактное представление о форме, базирующееся на функциях третичных полей теменно-височной коры, составляющих специфически человеческую зону. Выработка абстрактных представлений о форме, протекавшая на базе обобщения чувственных восприятий, была, видимо, неразрывно связана и с формированием звукового выражения этих абстракций».

В своей книге 2003 года «The Human Fossil Record» («Ископаемые окаменелости человека») Шварц и Таттерсэлл (как мы помним, достаточно консервативные соратники Д. Джохансона) пишут о результатах исследования группы черепов из Сангирана (о. Ява, Индонезия). Учитывая, что их датировка не так давно значительно удревнилась, сангиранцы сегодня – одни из самых ранних известных эректусов. Сейчас им назначен возраст до 1,6–1,8 млн. лет (Larick & Ciochon, 1996). Авторы в своей книге констатируют, что экземпляр Сангиран 2 по развитию лобных долей, увеличенным размерам коры больших полушарий, их ассиметрии, присутствию речевых зон – может сравниваться с современными людьми. «В то время, – пишут авторы, – как само по себе это не является доказательством наличия символического языка или свидетельством культурного развития, трудно представить, что с подобным качеством структур мозга этот гоминид не имел когнитивных возможностей, подобных нашим». Об экземпляре Сангиран 4: «Объем мозга явно больше, чем постулируемый минимум для этого таксона 750 см3 … Имеющаяся левая затылочная доля свидетельствует, что этот экземпляр был, вероятно, весьма подобен другим сохранившимся индонезийским находкам, и в целом подобен современным людям». О Сангиран 10 говорится, что экземпляр свидетельствует об устойчивой морфологии мозга эректусов Сангирана, имеющих лишь небольшие значения вариабельности. О Сангиран 17: «Этот экземпляр особенно важен, поскольку хорошо сохранился, и в нем присутствует почти полная лицевая часть. Объем мозга лежит в пределах нижнего диапазона современных людей, и эндокран показывает значительную асимметрию, особенно левого полушария с зоной Брока, так же как конфигурация полушария показывает праворукость. Такая совокупность современных человеческих признаков позволяет нам чувствовать себя вполне уверенно в нашем предположении, что этот гоминид обладал элементарной речью[8] и был праворуким». Кстати, нелишним будет вспомнить, что чуть ранее для нескольких экземпляров из Сангирана (включая также ОН 9 из Олдувая) были сделаны компьютерные томограммы костного лабиринта внутреннего уха, которые также показали современную человеческую морфологию (Spoor et al., 1994).

В современном человеческом обществе примерно 90% (или более) людей – правши, а левши составляют, скорее, исключение. Такое распределение уникально и наблюдается лишь у людей. Все представители животного мира, включая приматов, какого-либо предпочтения в пользовании конечностями не демонстрируют, то есть распределение право-лево у них примерно 50:50. Среди некоторых приматов встречаются, правда, небольшие популяционные асимметрии, связанные с механикой движения, но они никогда не приближаются к таким человеческим соотношениям как 9:1. Вспомним историю, когда Р. Дарт нашел в Макапансгате в отложениях 2,6–3,3 млн. лет 42 черепа бабуина, у 27-ми из которых лицевая часть была проломлена ударом с правой руки. В те времена Дарт «повесил» убийство этих бабуинов на австралопитеков, но сегодня мы знаем, что австралопитеки не были преимущественно праворукими (не говоря уже о том, что вообще пользовались орудиями). Таким образом, лишь по одному факту праворукости можно заключить, что охотниками на бабуинов были именно люди.

Почему только человек преимущественно правша – точного ответа нет. Но у человека левое полушарие мозга, ответственное за праворукость, связано также с речью и восприятием времени, а правое – с пространственным восприятием. Праворукость никогда не развивалась эволюционным путем и, судя по имеющимся находкам, свойственна Homo erectus с самого начала их существования. Один из лидеров современной экспериментальной археологии Николас Тот из Университета Индианы, исследуя проблему представления доисторических людей о симметрии на примере палеоартефактов (орудия, статуэтки «венер», хижины, в том числе и каменный круг на участке DK), обратил внимание, что уже в самых ранних каменных инструментах присутствует некая нарочитая ассиметрия. «Это небольшое, но статистически значимое копирование асимметрии и возможность преимущественного использования [орудий] правой рукой между 1,9 и 1,5 миллионами лет назад – может указывать на более глубокую специализацию (латерализацию) левого и правого полушарий мозга гоминида раннего каменного века», – пишет ученый (Toth, 1990).

Как мы выяснили чуть выше, особенности строения гортани позволяли архантропам владеть развитой устной речью на уровне условных 0,5 или более млн. лет назад. Кроме того, на примере черепов из Атапуэрка ученые выяснили, что их обладатели имели среднее ухо, приспособленное для восприятия звуков частотой в 3–5 кГц. У современного человека эти значения составляют 2–4 кГц, то есть слуховой аппарат архантропов был как минимум приспособлен для восприятия речи в том же диапазоне частот, что и у современного человека.

Однако, полмиллиона условных лет назад – это уже средний плейстоцен. И, если говорить именно о строении гортани, нет ли у нас более ранних примеров? Такие примеры есть. О несомненном признаке развитого речевого аппарата архантропов сообщает Дэвид Крегер из Рутгерского университета. Как мы помним, в 1972 г. в Кооби Фора, Африка, группа Лики нашла нижнюю челюсть ER 992, датированную 1,5 млн. лет и ставшую голотипом таксона Homo ergaster. Крегер пишет по поводу ER 992:

«Нижнечелюстной симфиз также показывает четкие маркировки для двубрюшной мышцы digastric muscle (важной для глотания и вокализации), которые некоторые люди интерпретировали как доказательство [существования] языка в это время» (Kreger, «Homo ergaster»).

То есть это означает, что 1,5 млн. лет назад по с.ш. Homo erectus (ergaster) имели гортань современного строения и в анатомически современном положении.

Конечно, если вы заявите в компании эволюционистов, что Homo ergaster 1,5 миллиона лет назад по их исчислению уже имел готовый речевой аппарат современного типа, с вами, скорее всего, эти люди активно не согласятся (модель не позволяет). Однако, уже и официальная палеоантропология – неохотно, «ползучим образом», вынужденно – но «подтягивается» к самым древним срокам. Л. Вишняцкий, в частности, пишет:

«Последнюю точку зрения (Либермана о наличии «аспектов современной человеческой речи» у эректоидных форм. – А.М.) разделяют и авторы новейших исследований по эволюции голосовых органов гоминид, утверждая, что эти органы приобрели свое нынешнее (или очень близкое к нему) строение уже по меньшей мере 300–400 тысяч лет назад (Laitman & Reidenberg 1988: 107), а то и раньше, между 1 000 000 и 500 000 лет назад (Crelin 1987: 253–254), что создало возможность членораздельного произнесения всех звуков. Примерно в это же время, как полагают некоторые нейроанатомы, завершается в основном и формирование связанных с речью участков мозга (Deacon 1989)». (Вишняцкий, 1997).

Разумеется, фраза о «завершении формирования» – это эволюционный книксен. Когда будет признана полноценная человеческая речь на уровне 2,5 млн. лет, временем «завершения формирования участков мозга, связанных с речью» назовут, конечно же, цифру 2,5 миллиона (ведь быть присущим человеку изначально – язык никак не мог!). Проблема лишь в том, что некоторое время придется подождать.

Признаком, по которому определяется наличие человеческой речи, эволюционисты одно время называли подбородочный выступ. К подбородку, как известно, прикрепляются мышцы, участвующие в артикуляции. Соответственно, отсутствие подбородочного выступа, заявляли эволюционисты, является свидетельством отсутствия членораздельной речи. Причем сказано это было давно и в отношении даже не эректуса, а неандертальца. Но сегодня ясно, что такой признак с вокализацией не связан. В противном случае пришлось бы столкнуться с комичной ситуацией – речевой аппарат неандертальцев и эректусов был способен для полноценной речи, но форма подбородка этому препятствовала. Сегодня аргумент подбородка считается устаревшим – членораздельной артикуляции «архаичный» подбородок нимало не препятствует.

Еще одним признаком, якобы коррелирующим с речью, называлась толщина подъязычного нерва (или, применительно к ископаемым останкам, толщина подъязычного канала в черепе). Однако этот признак, безусловно связанный с подвижностью языка, вряд ли может быть надежным маркером речи, поскольку присутствует у всех человекообразных обезьян, включая ископаемых австралопитеков. Последние данные показывают, что «с учетом различий в размере языка, толщина канала подъязычного нерва варьирует практически в одних и тех же пределах даже у человека и шимпанзе [Fitch, 2000, p. 262; Lieberman, 2002, p. 177]; кроме того, отсутствует корреляция между толщиной канала подъязычного нерва и числом аксонов, из которых этот нерв состоит [DeGusta et al., 1999]» (Бурлак, 2007).
 

*   *   *

Завершая эту часть, можно утверждать, что хомо эректус обладал сочетанием анатомических признаков, вполне позволяющих ему иметь членораздельную речь. Самые ранние сохранившиеся мозговые коробки и челюсти свидетельствуют, что Homo erectus (ergaster) имел: а) развитый мозг с ассиметрией больших полушарий; б) специализированные речевые зоны; в) анатомически современную гортань, занимающую современное низкое положение в горле[9]), способную к раздельным глотанию и вокализации.

Существует еще один важный и крайне информативный признак, который долгое время оставался козырным аргументом скептиков, отказывавших эректусу в «чуде осознанной речи». Этот признак – толщина спинного канала в грудном отделе позвоночника. Проблема для сторонников «говорящего эректуса» заключалась в том, что единственный полный скелет Homo ergaster (WT 15000, официальная датировка 1,6 млн. лет) демонстрировал несколько зауженный нейроканал по сравнению с современным человеком. Даже несмотря на то, что эндокран WT 15000 демонстрировал четкие следы речевой зоны, сам факт узости спинного канала породил достаточно обоснованные утверждения скептиков, что с такой анатомией Турканскому мальчику не хватало бы дыхания для произнесения звуков во всей их артикуляционной полноте. Сторонники наличия речи у WT 15000 возражали, что имеющийся экземпляр был подростком, страдал заболеванием позвоночника, но даже с учетом этого: а) ширина его канала так или иначе находится в границах современного человеческого диапазона (хотя и в самом основании); б) поскольку мы имеем дело с 10–12-летним подростком, ширина его канала могла бы увеличиться по достижению зрелости еще на величину до 30%.

Между тем, до самого последнего времени, аргумент «пригодного для речи позвоночного канала» Homo erectus (ergaster) оставался в подвешенном состоянии. В книге 2007 года «Происхождение языка» С.А. Бурлак пишет о принципиальной важности ширины спинного канала для полноценной речи:

«Не менее важен для использования звучащей речи тонкий контроль дыхания: дело в том, что «речевой режим дыхания управляется довольно сложными операциями по модулированию подачи воздуха к голосовым связкам, для этого требуется достаточно сложная система управления легкими, что сказывается на диаметре позвоночного канала и конфигурации позвонков» [Барулин, 2002, с. 132]. То, что воздух подается на голосовые связки не сразу, а небольшими порциями, позволяет строить длинные, многосложные высказывания: каждый слог – это один «квант» выдоха. Более того, поскольку «каждый элемент, входящий в слог и слово, обладает разной громкостью или, лучше сказать, разной акустической мощностью» [Жинкин, 1998, с. 83], «задача речевого дыхания состоит в том, чтобы компрессировать слоговую динамику в обозримые для слуха рамки, ослабить большие мощности и усилить малые. Это... делается при участии парадоксальных движений диафрагмы» [там же], состоящих в том, что «дыхательный аппарат на выдохе производит вдыхательные движения, разные в разных случаях» [там же, с. 82]».

Таким образом, ширина позвоночного канала может свидетельствовать о том, была ли у рассматриваемого вида способность произносить длинные высказывания, – без этой способности невозможен, например, синтаксис. По имеющимся данным, у неандертальца этот канал был примерно таким же широким, как у неоантропа, тогда как, например, у архантропа – значительно ýже [MacLarnon, Hewitt, 1999; Walker, Shipman, 1996]».

Последняя фраза, относящаяся к единственной известной находке WT 15000, казалось, была если не приговором «длинным высказываниям» архантропа, то, по крайней мере, хорошим поводом для скептиков говорить об отсутствии надежных свидетельств в этой доказательной части и продолжать повторять свои байки о постепенном формировании человеческих органов речи. Но таковое мнение, как видно из ссылок, высказывалось в работах конца 1990-х. А в 2006 году произошла археологическая сенсация.

В Грузии, во время продолжения раскопок известного археологического участка Дманиси, были обнаружены новые посткраниальные останки дманисских людей, среди которых был фрагмент скелета из пяти позвонков. Авторы находки Марк Мейер из Университета Пенсильвании и грузинские археологи Д. Лордкипанидзе и А. Векуа сравнили найденные позвонки более чем с двумя тысячами аналогичных образцов современных людей, шимпанзе и горилл. И пришли к выводу, что позвоночник дманисских людей по всем параметрам, включая ширину нервного канала, был аналогичен современному. «Позвоночник Дманиси находится в пределах человеческого диапазона и мог быть подходящим (comfortably) для современного человеческого спинного мозга», – заявил Мейер. Кроме того, морфология найденных позвонков безусловно обеспечивала их древнему обладателю полноценную возможность для контроля дыхания и ясной членораздельной речи. Находка стала самым ранним известным на сегодня фрагментом человеческого позвоночника (официально будучи более чем на 150 тыс. лет старше Турканского мальчика) и показала, что около 1,8 млн. официальных лет Homo erectus (ergaster) не стоял ни перед какими дыхательными ограничениями и мог свободно изъясняться подобно современным людям (Bower, 2006).

Позвонки H. ergaster из Дманиси (слева) и WT 15000 (справа). Фото: © Marc R. Meyer

 

…Разумеется, что строгих доказательств всему сказанному выше быть не может. Наш с вами, современники, удел – остатки, обломки, косвенные свидетельства. Однако, главное, что нам приходится констатировать – Homo erectus (ergaster) имел все возможности – анатомические и интеллектуальные – для полноценной человеческой речи. Пусть мы никогда не получим прямых подтверждений этому, но отныне эволюционисты уже не смогут сказать, что тот или иной признак накладывает запрет на речевые возможности архантропа.

Нет, товарищи, «путь свободен»! И в очередной раз подтверждается наше «титульное» предположение – если доверять имеющимся свидетельствам, то самый древний известный нам человек появляется на историческом горизонте уже социально, интеллектуально и анатомически «готовым человеком». Более того. Нам, в принципе, было бы достаточным признать за эректусом наличие любого символического языка – пусть того же обмена информацией с помощью жестов на охоте. (Спецназ во время выполнения задания тоже молчит, информируя друг друга лишь жестами). Присутствие такого языка у эректусов уже безусловно определяется по уровню их деятельности – и само по себе вполне может служить критерием их истинной человечности. Но, учитывая образ жизни, стратегию, интеллект, символическое мышление и прочие качества эректусов, и при этом зная, что их анатомия полностью отвечает возможностям владения членораздельной речью, трудно представить, что коммуникативный язык Homo erectus не простирался дальше жестов или отдельных «информативных» выкриков. Вспомним еще раз глухонемых детей из Никарагуа; природа не терпит пустоты. И потому, если Homo erectus имел дар мыслить символами (а мы знаем это наверняка) и при этом имел дар в виде анатомической готовности всех речевых систем и потенциальную возможность «выражаться устно», то можно не сомневаться в том, что он этими дарами воспользовался.
 

Конец первой части публикации 5 главы.

Читайте окончание: Глава 5. Повесть о «настоящем человеке» (продолжение части II 5-й главы).

Перейти к списку используемой литературы


 


Примечания:

1«…о происхождении человека от обезьяны...» – Здесь будем иметь в виду, что выражение «человек произошел от обезьяны» является упрощением, разговорным штампом. Оговорка связана с тем, что в полемической среде использование этой фразы является одной из излюбленных уловок эволюционистов, которые быстро, язвительно и с явным удовольствием «поправят» вас, что «человек произошел не от обезьяны, а от общего для современных обезьян и современных людей обезьяноподобного предка». То есть такая подмена имеет целью приписать отрицателю эволюции ложное утверждение, будто человек произошел от обезьян современного типа – и тем самым выставить вас в виде невежды.

Одной из вариаций этой уловки является также утверждение эволюционистов, будто Дарвин никогда и нигде не говорил, что человек произошел от обезьяны, а эту фразу придумали религиозные невежды, никогда Дарвина не читавшие. Например:

«...Ни Дарвин, ни его последователи никогда не утверждали, что человек произошел от обезьяны. Утверждалось лишь, что у обезьяны и человека были общие предки. Да и не только с дарвинизмом у церкви проблемы» (Открытое письмо В.В. Путину. Академики Российской Академии наук: Е. Александров, Ж. Алфёров, Г. Абелев, Л. Барков, А. Воробьёв, В. Гинзбург, С. Инге-Вечтомов, Э. Кругляков, М. Садовский, А. Черепащук).

Между тем как Дарвин в 6-й главе своего «Происхождения человека» говорит совершенно недвусмысленно:

«Обезьяны затем разветвились на два больших ствола, обезьян Нового и Старого света, а от последнего, в отдаленную эпоху, произошел человек, чудо и слава вселенной».

Таким образом, либо оппоненты сами не читали Дарвина, либо морочат голову общественности и адресату. Впрочем, как мы видим из сегодняшнего дня, обращение (с привкусом доноса) к адресату академикам на пользу не пошло. И это уже, скорее, к сожалению. [Вернуться к тексту]

2«...приведенные мной цифры носят достаточно приблизительный характер...» – Оценки количества найденных индивидов этой группы у других исследователей более консервативны. Например, антрополог Bruce MacEvoy на своем сайте «Human Evolution» (http://www.handprint.com/LS/ANC/evol.html) приводит такие цифры. Останков представителей таксона Homo erectus по состоянию на конец 2007 года найдено 170 индивидов (включая 20 H.ergaster); 60 индивидов Homo heidelbergensis (включая 10 недавно «изобретенных» H.antecessor) и 500 индивидов Homo neanderthalensis (включая 42 индивидов ближневосточной группы Схул-Табун-Кафзех). [Вернуться к тексту]

3«…если люди современного типа пересекались с неандертальцами в едином историческом и географическом пространстве не менее десяти тысяч лет...» – Дробышевский пишет:

«Наиболее поздние датировки слоев с орудиями мустье сделаны для стоянок Грута до Кальдерао (Grata do Caldeirao) из Португалии 18–27 тыс.л., Салемас (Salemas) в Португалии – 25 тыс.л., Кова Бенейто (Cova Beneito) из южной Испании – 26–34 тыс.л. (d'Errico et al., 1998) и Виндижа (Vindija) в Хорватии – 28–33 тыс.л. (Smith et al., 1999). <...> Наиболее молодые местонахождения, в которых найдены бесспорные останки неандертальцев – Виндижа, Колумберия, Салемас, Фигуэйра Брава, Зафаррайя, Арси-сюр-Кюр и Гротта Брейль» (Дробышевский, 2006).

Проникновение людей современного типа в Европу Дробышевский относит ко времени 45 тыс. л.н., однако сейчас называются цифры 50 и даже 70 тыс. лет (ребенок-сапиенс из Староселья). Если даже цифру 50 тыс. лет принять как максимальную, то время совместного проживания неандертальцев и кроманьонцев Европы составляет (по с.ш.) порядка 30 тыс. лет, что еще более усугубляет главную проблему для эво-сценария. [Вернуться к тексту]

4«Его человечность, интеллект, религиозность и высокая социальность признаны, кажется, окончательно». – В любопытную ловушку с проблемой существования неандертальцев попадают теологические эволюционисты. Если обычным материалистам, сторонникам африканского происхождения, достаточно лишь неучастия неандертальца в эволюции Homo sapiens sapiens, то их теоэволюционные коллеги просто не знают, что делать с этим существом, с христианской точки зрения имевшим все качества настоящего человека – обладавшим религиозностью и проявлявшим милосердие к ближним. Так, например, небезызвестная Г. Муравник, не скрывающая своего раздражения по поводу религиозности неандертальца, просто вычеркивает его из человеческой истории, объявляя неким третьим представителем Божьего мира (если воспринимать этот мир в терминах безусловной разделённости на людей и животных), – то есть не обезьяной, не человеком, а именно какой-то отдельной биологической разумной формой, не совсем понятно для чего созданной Творцом (Муравник Г.Л., Тайна шестого дня творения и проблемы современного антропогенеза: научный анализ и богословский комментарий). Наука тут, конечно, как и у материалистов, стоит на первом месте, а «прозрение» (т.е. объективный подход к реальным фактам о неандертальце) для Г. Муравник и ее тео-эво-коллег невозможны по принципиальным соображениям. [Вернуться к тексту]

5«...то любое животное могло бы теоретически заговорить, однако этого не происходит». – С обезьянами тут картина, кажется, более менее ясна – все современные опыты по обучению обезьян человеческому языку по сути сводятся к дрессировке – у животного вырабатывается лишь «реакция узнавания» на то или иное слово; обезьяны способны «узнавать отдельные слова или звуки и ассоциировать их с определенными поощрениями, но при этом они не понимают истинного смысла слов и не способны складывать их в значащие предложения» (Дж. Мерфи, публикация на этом сайте). С другой стороны, в природе существует сложный язык сигналов у некоторых птиц и насекомых, запрограммированный в них на уровне инстинкта. Из этого по мнению Мерфи следует, что птицы и насекомые либо гораздо умней так называемых «высших животных», либо это – доказательство Творения и в них запрограммировано большое количество информации. Для приверженцев теории эволюции здесь возникает проблема. Они должны либо пересмотреть иерархию интеллекта животных на шкале эволюции, либо опровергнуть доводы оппонентов (Мерфи, 1996). См. также мнение Дж. У. Клотца и мнение Дж.У. Оллера и Дж.Л. Омдала [Вернуться к тексту]

6Цитаты из Эйнштейна и Хомски в этом разделе приведены по: Дж. У. Оллер, Дж. Л. Омдал. Способность человека к речи: по чьему образу? Пер. с англ. Сетевая публикация. [Вернуться к тексту]

7«В человеческом мозгу имеются … так называемые речевые зоны Брока и Вернике». – Наличие этих зон у хомо эректус не вызывает сомнения, однако эволюционисты часто заявляют, что эти структуры начали развиваться уже у хабилисов. Это утверждение основано на единственном примере черепа ER 1470, у которого якобы присутствует развитое поле Брока (см., напр., Клягин, 1996). Между тем сам автор находки, Р. Лики отмечает, что что этот факт ни в коем случае нельзя рассматривать как очевидный, так как маркировки на слепке мозга весьма нечетки и недостаточны для однозначных выводов (в книге: Leakey, R. and Lewin, R., Origins Reconsidered, Little, Brown and Co., London, p. 260, 1993). [Вернуться к тексту]

8«...что этот гоминид обладал элементарной речью». – Здесь, как обычно, нужно делать поправку на эволюционную интерпретацию фактов. Казалось бы, исследователи выяснили, что мозг у сангиранских эректусов, включая речевые центры, не отличается от современного, но речь, ясен перец, в свете учения теории эволюции, могла быть только «элементарной». [Вернуться к тексту]

9«...гортань, занимающую современное низкое положение в горле». – Стоит заметить, что некоторые авторы (напр., Д. Либерман) оспаривают зависимость положения гортани от степени изогнутости основания черепа.

«Следует уточнить, – пишет С. Бурлак, – что для членораздельной речи важно не положение гортани само по себе, а соотношение длины ротовой полости и длины глотки: то, что у современного человека эти длины приблизительно одинаковы, так что части языка, расположенные во рту и в глотке, примерно уравниваются, дает возможность четко различать в произношении все звуки, включая «крайние» гласные – [i], [u] и [a] [Lieberman, 2002, 139–140]. У других видов гоминид таких возможностей, видимо, не было, поскольку они, как видно по сохранившимся черепам, обладали сильно выступавшими вперед челюстями и, соответственно, длинной ротовой полостью. Чтобы уравновесить такую длину рта соответствующей длиной глотки, гортань должна была бы располагаться где-то в груди, что крайне маловероятно (ср. [там же]). Впрочем, невозможность произнесения «крайних» гласных сама по себе не может свидетельствовать ни об отсутствии языка (язык мог в принципе быть и жестовым), ни даже об отсутствии членораздельной звучащей речи – просто, если таковая была, она должна была в бóльшей степени полагаться на различия согласных [Deacon, 1997, p. 253, 358]» (Бурлак, 2007).

С другой стороны, сказанное представляется достаточно умозрительным. Степень челюстного прогнатизма некоторых сегодняшних жителей Африки и Юго-Восточной Азии сопоставима с таковой у архантропов, однако к современным людям, вполне себе хорошо произносящим крайние гласные, подобные выводы почему-то не относятся. [Вернуться к тексту]
 

Конец первой части публикации 5 главы

Читайте окончание: Глава 5. Повесть о «настоящем человеке» (продолжение части II 5-й главы).

Перейти к списку используемой литературы
 



 

Российский триколор © 2003–2018 А. Милюков. Revised: августа 16, 2023


Возврат На Главную  В Начало Страницы  Перейти К Следующей Странице

 

Рейтинг@Mail.ru