Составил А.А. Валентинов

ЧЕРНАЯ КНИГА («ШТУРМ НЕБЕС»)

Сборник документальных данных, характеризующих борьбу советской коммунистической
власти против всякой религии, против всех исповеданий и церквей. Париж, 1925 г.
 

«К этой труднодоступной книге, почему-то не попавшей в накрывшую наш книжный рынок в 1990-егоды волну репринтов и переизданий, восходит большая часть ярких свидетельств о беспрецедентных гонениях на церковь. Разумеется, основной материал касается православной церкви, но не только ее – говорится и о преступлениях против католичества, иудаизма, мусульманства. Подробно описываются антирелигиозный террор в годы гражданской войны, судебные процессы над церковными иерархами, методы атеистического воздействия на народ. Составителем собраны устные и документальные свидетельства, обобщены материалы советской прессы (бывшей в то время довольно откровенной в описании революционных «подвигов»). ... «Штурм небес» нужно читать как яркий разоблачительный документ, уникальное собрание свидетельств».

Из рецензии Светланы Лурье «“Штурм небес” как зеркало русской смуты».

Прим. А. Милюкова – Эта работа впервые вышла на русском языке в 1925 году в Париже и никогда не была издана в нашей стране отдельной книгой. В 1991 году она частями и в несколько сокращенном виде печаталась в саратовском журнале «Волга» (№№ 4–12 1991), каковая публикация сейчас сама является библиографической редкостью (обратите внимание на временной период). У меня по счастью сохранились несколько тех номеров «Волги», а остальную часть журнальной публикации я восстановил с помощью графических сканов с издания 1925 года (еще в старой орфографии). Почему эта книга так и не попала, по словам Светланы Лурье, «в накрывшую наш книжный рынок волну репринтов и переизданий»? Прочитайте – сами поймете.
 

Глава первая
 

ОСНОВНЫЕ ВЗГЛЯДЫ И ЗАДАЧИ ВЛАСТИ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ УНИЧТОЖЕНИЕ РЕЛИГИИ И ЦЕРКВИ

Эти взгляды и задачи выражены точно в сотнях и тысячах брошюр и журналов и в миллионах прокламаций, распространяемых в России.

Они могут составить целые томы, включающие тысячи страниц. Сущность их сводится по признаниям составителей к следующему:

«В области культуры мы разрешаем двойную задачу: ликвидацию духовного феодализма, средневековья с его отвращением к плоти, к вещи, но эта борьба одновременно ведется в плоскости беспощадной борьбы с диктатурой буржуазного жира и обстановочки – вещей во имя нового взаимоотношения человека и вещи» (№ 1).¹⁾

_______________

(Здесь и далее сноски и комментарии к ним – авторские. – Прим. А.М.)

¹⁾ Номера, проставленные возле каждой цитаты и каждого документа, обозначают соответствующие им номера приложенного в конце книги указателя, где каждому номеру соответствует источник, откуда почерпнута цитата или документ.

«Для укрепления своего господства над широкими массами буржуазия, кроме материальных орудий, имела также и орудия моральные – печать, школу и церковь.

С печатью мы расправились, – главное, средства печатного производства в наших руках; с буржуазной школой мы помаленьку справляемся, – низы уже наши, верхи пролетализируются и наполовину тоже наши.

Остается церковь – самое сильное в руках буржуазии орудие угнетения и затемнения народных масс. С предпосылками, на почве которых выросли религия и церковь, рабочий класс советской России покончил. Наконец, церковь отделена от государства. Церковь, отделенная от пролетарского государства, не является уже больше орудием этого государства, религия становится делом верующих.

Но можно ли остановиться на этом пути? Нет нельзя. Мало того, что мы религии не используем в интересах государства, в интересах господствующего класса, как это было встарь, но мы должны бороться с религией и мы боремся с нею.

В школе, в клубе, в кружке – мы повсюду всякой мистике и чертовщине противопоставляем науку – естествознание и материализм. Но мало бороться с религией только научным путем в наших школах, нужно внести в эту борьбу немножко политики. Религия и церковь связаны с буржуазией, – рабочий класс, выступая против буржуазии, должен выступить и против орудия ее господства так же действенно и энергично.

В этой борьбе нужны активность и смелость. Нужен пролетарский фронт против религиозных предрассудков (№ 2). Нужно добить церковную контрреволюцию. Она – последний оплот буржуазно-помещичьей реакции. Старая средневековая, крепостническая, монархическая церковь переживает свои последние дни. Мы должны ускорить её гибель, чтобы разрушить последнюю контрреволюционную организацию на территории советской республики.

На этом мы, конечно, не можем остановиться. Мы будем продолжать борьбу со всякими религиозными предрассудками и суевериями. Наша задача – не «обновить», а упразднить всякую церковь, всякую религию. Но эта наша задача может быть окончательно разрешена в будущем коммунистическом обществе. Нам предстоит пройти весьма длинный путь. «Обновление церкви», которое производится сейчас прогрессивно и демократически настроенной частью духовенства и прихожан, – лишь один из первых этапов на пути освобождения трудящихся масс России из под власти церкви и религиозного дурмана.

Оно расчищает нам дальнейший путь. И мы заинтересованы поэтому в победе «живой церкви». Но объявленная мертвой старая церковь пока не совсем мертва. Ее нужно умертвить окончательно» (№ 3).

«Церковь, – вот последний обломок политической организации побежденных классов, сохранившийся еще, как организация» (№ 4).

«Нам просто некогда было до сих пор обращать серьезное внимание на эту религиозную муть. Слишком много было забот о более важном и неотложном. Но теперь времена меняются и скоро хорошая метла начнет энергично выметать из нашей советской страны эту поганую нечисть». (№ 5).

«Церковь есть аппарат, с помощью которого буржуазия держит в своих руках народные массы. С помощью его она запускает свои щупальцы в такую глубину и в такие уголки, которые недоступны никакому другому воздействию.

Церковь есть агитотдел буржуазного государства. ...Лицемерие и обман – вот основная сущность церкви. Пролетариат – природный атеист, но этого мало! Мало только не верить. Со всяким злом надо бороться. И каждый рабочий должен быть агитатором и пропагандистом против церковного засилья буржуазии.

Буржуазия у нас разбита, в остальном мире её власть над рабочими шатается. Вот почему буржуазия ухватилась теперь за религию особенно крепко. Её ученые самыми хитрыми способами стараются доказать существование Бога. Её попы спешат объединиться в международном масштабе. В Америке назначен съезд представителей всех религий для борьбы с надвигающейся рабочей революцией. Вот с этой силой и надо начать энергичную борьбу» (№ 6).

... «Религия – последний оплот буржуазии, который надо во что бы то ни стало разрушить» (№ 7).

«Эксплоататоры всех стран в деле закабаления и подчинения своей воле широких трудовых масс – всегда смотрели на религию, как на медное кольцо в ноздре у быка. Идея крестных страданий Бога, спасителя трудящихся и обремененных, бьет по сознанию борца сильнее, чем ременная плеть по обнаженным плечам истязуемого...

... Вот почему эксплоататоры всх стран, все хищники и кровососы, питающиеся трудовым потом трудящихся угнетенных классов, всегда были убежденными христианами и тратили уйму денег на распространение среди трудящихся, разлагающей волю их, религии Христа распятого.

... «Воистину воскресе» – вопят они, стараясь заглушить сотни страдающих пролетариев.

Нет – решительно скажем мы им в ответ. Нет, никогда не воскреснет ваше право распоряжаться жизнью трудящихся там, где власть толстосумов низвергнута пролетарскими штыками.

Долой буржуазию.

В яму всех палачей народной свободы.

В яму все орудия нашей кабалы, орудия пролетарской пытки в руках врагов наших.

Долой религиозный дурман.

Воистину не встанет с земли поповская ложь и гнусная идея христианского смирения перед капиталом (№ 8).

... «Пора нам рассеять туман, который на нас буржуи напустили. Долой эту – сволочь – эту религию, которая является опиумом для народа. Долой Бога и пусть распадутся цепи нашего духовного рабства (№ 9).

... «Бог и попы также нужны трудящемуся, как цепи для освободившегося раба»... (№ 10).

Смысл и значение веры определяется в следующих выражениях:

«Bеpy в Бога поддерживают богатые для угнетения бедных... Bеpa в Бога, упование на него, кто бы ни был этот Бог: еврейский, мусульманский, христианский или буддийский, ослабляет волю к борьбе, к новому строительству... Bсе религии, все Боги одинаковый яд, опьяняющий, усыпляющий ум, волю, сознание, – всем им беспощадная борьба» (№ 11).

Оценка значения алтаря и культа святых находит выражение в следующих выражениях:

... «Алтарь и полицейский застенок – два отделения одного департамента – усмирения трудящихся и угнетенных». Этим объясняется, почему среди святых, возведенных в этот ранг попами – так много было тех, кто среди наемных палачей и лакеев старого режима считался своим человеком» ... (№ 12).

Еще проще объясняется, кем является Сам Бог христиан:

... «Языческие боги любили кровь – и без всяких прикрас их поклонники резали иногда своих детей, иногда чужих людей, и горячей кровью поили своих богов, мазали губы их истуканам, идолам. Наследник и преемник языческих времен добрый христианский Бог, гораздо замысловатее в своих вкусах» (№ 13).

В конечном итоге:

«Для религии теперь нет почвы. Та революция, которая сейчас происходит и которая раскачивается на весь мир, социaлиcтичecкaя революция, подымая повсюду рабочие массы, не дает почвы для религии, хотя бы и улучшенной, а расшатывает религию. Этой революции не по пути с религией» (№ 14).

Все перечисленные положения, принципы и взгляды нашли то или другое отражение и в официальных инструкциях правящей партии и правительства.

На странице 51-й «Программы коммунистов» (большевиков) (труда Н. Бухарина) напечатано:

«Вера в Бога – это есть отражение гнусных земных отношений»,²⁾ – веpa в рабство» (№ 15).

_______________

²⁾ Курсив подлинника.

Насколько программа обязывает вести каждого коммуниста антирелигиозную пропаганду, и насколько оказывается трудным принудить даже партийных коммунистов к выполнению этой обязанности, видно из некоторых партийных циркуляров.

«Московская Правда» (31 марта 1921 г. № 69) помещает обращение «ко всем организациям и членам Р.К.П.», предлагая прислать конкретные предложения по борьбе с «нарушением партийной программы в области религиозной». Поводом для обращения является то, что:

... «почти каждой организации приходится сталкиваться с нарушением отдельными членами коммунистической программы в религиозной области. Пункт программы, обязывающий всех членов вести противорелигиозную пропаганду, зачастую обходится. В то время, как партия в целом ведет aнтиpeлигиoзную борьбу, oтдельныe члены не только ее не ведут, но как раз содействуют укреплению религиозных предрассудков и требованиям отсталых масс населения, среди которых они живут и с которыми связаны материальными, хозяйственными связями» (№16).

Программа правящей партии обязывает вести пропаганду не только взрослых коммунистов. Эта же обязанность налагается и на молодое поколение согласно точному смыслу программы «Коммунистического союза молодежи».

§ 5 раздела о политико-просветительной работе P.К.С.М. (по программе, принятой III Всеросс. Съездом Р.К.С.М. от 2–10 октября 1920 года. Издание центр. комит. Р.К.С.М.) гласит:

«Воспитывая из своих членов сознательных коммунистов – Р.К.С.М. ведет идейную работу с религиозной язвой, разъедающей молодые поколения трудящихся и помогающей представителям свергнутой буржуазии обманывать народ» (стр. 9, № 17).

Чрезвычайно важным мероприятием в борьбе с религией явилось постановление Луначарского о прекращении отпуска жалованья из общенародной казны служителям всех культов, при бывших и буржуазных школах и последовавшие затем разъяснения наркомпроса об изъятии «предметов культа» из школ всех ведомств, ввиду национализации дела народного просвещения и о необходимости вести образование и воспитание в плоскости, чуждой какого бы то ни было религиозного вoздейcтвия.

В период с 1918 по 1921 г.г. (его должно определять, как первый этап гонений) идет широкое выселение духовенства из церковных домов, начинается пpecледoвaниe церковных старост за продажу церковных свечей, «конфискуется, как награбленное у трудового народа» личное достояние духовенства и т.д., т. е., наконец, широко разливается волна жестокого, безудержного террора. О том, что пришлось пережить русской церкви в этот промежуток первых 3,5 лет (не бывших, как будет видно ясно из дальнейшего, худшими), отчетливо свидетельствуют документы, достоверность которых не может быть подвергнута никакому сомнению.
 

Глава вторая

ОЧЕРК ГОНЕНИЙ В ПЕРИОД ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Документы, касающиеся гонений на Церковь в период гражданской войны, настолько многочисленны, что приходится использовать только незначительную часть их.

Сюда относятся: 1) краткая сводка, составленная по материалам Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при Главнокомандующем Вооружёнными силами на Юге России, 2) документы, составленные чинами иностранных миссий и 3) документы, составленные русским духовенством.
 

А. Краткая сводка по материалам Особой комиссии

23 января 1919 года Советская власть издала декрет «об отделении церкви от государства и школы от церкви».

Декрет этот, между прочим, запрещает издавать местные законы или постановления, которые стесняли бы или ограничивали свободу совести, разрешает каждому гражданину исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, обеспечивать свободное исполнение религиозных обрядов постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан советской республики. Но все эти торжественно провозглашённые принципы остались мёртвой буквой, и отделение Церкви от государства в действительности вылилось в ожесточённое гонение против Церкви и в фактическое бесправное и настойчивое вмешательство государственной власти в дела Церкви, юридически от государства отделённой.

Эти два принципа красною нитью проходят через все многострадальные испытания Церкви и её служителей со времени издания декрета и до настоящих дней.

И в этом отношении представители Советской власти не пытаются даже, хоть внешне, соблюдать принцип той свободы совести, которая должна была бы гарантироваться изданным декретом. Религия, и в частности православная вера, признана вредным обманом, придуманным для народа. Вера и религиозное чувство должны быть вырваны из души людей в новом царстве коммунизма. Служители Церкви и предметы религиозного культа должны быть уничтожены. Вот в коротких словах та простая, но ужасная по своим последствиям программа, которая положена в основание отношения советской власти к Церкви.

«Религия есть опиум для народа» – вот те слова, которые крупною надписью красуются в Москве на стене городской думы рядом с одной из самых чтимых святынь православной церкви – часовней Иверской Божьей Матери.

Эта руководящая точка зрения на религию, как на установление вредное и подлежащее потому всяческому уничтожению, с особой ясностью и даже циничностью высказывается в одной официальной переписке, возникшей между Курским правительственным органом и Народным комиссариатом юстиции по вопросу об отделении Церкви от государства. Старооскольский исполнительный комитет, отвечая на запрос о результатах в уезде декрета об отделении Церкви от государства, высказывался в том смысле, что

«...вера русского народа в Высшее Существо и в возможность общения с этим Существом только путём известных обрядов и в известном месте настолько сильна, что практическое осуществление провозглашённой идеи свободы духа невозможно, пока народ не усвоит себе всей ненужности, бесплодности и даже вреда от выполнения обрядов религии и пока он не поймёт, что современная церковь задерживает прогресс человечества. И декрет об отделении Церкви от государства может быть проведён в жизнь лишь при условии внедрения в сознание всей необходимости покончить с пережитком прошлого – религией и её внешними обрядами. При существующих условиях декрет проводится медленно, так как первые шаги в этом направлении встречены отпором со стороны населения» (9-го июня 1919 года, № 74).

Народный комиссариат юстиции вполне согласился с приведённым взглядом на сущность декрета об отделении Церкви от государства, но высказал своё крайнее неудовольствие по поводу того, что «в течение двух лет революции среди беднейшего населения не велась в должном размере агитация и пропаганда с целью оторвания этих, по существу, советских элементов из-под идейного и практического руководства бывших правящих классов и что таким образом в уездах Курской губернии руководство населением принадлежит не органам советской власти, а, очевидно, церковникам и кулацким элементам» (29-го января 1919 г., № 10151).

Но не везде проявлялась такая неугодная начальству осторожность. Агитаторы не пренебрегали большей частью низкими способами и аргументами, чтобы колебать веру в сознании народа. Так, ораторы-коммунисты произносили всяческую хулу и ругательства на православную веру и церковь, приглашая народ не ходить в эту «брехальню». Ораторы отрицали бытие Божие и Его чудеса, смеялись над церковью, духовенством, поносили церковный брак и вообще семью, проповедовали разврат, указывая на то, что коммунизм даёт сколько угодно жён и освобождает родителей от обязанности воспитания детей; доказывали, наконец, что Иисус Христос простой человек, первый социалист и коммунист, а что Дева Мария – безнравственная женщина.

Одним из первых шагов в деле осуществления декрета об отделении Церкви от государства являлась почти повсюду передача ведения метрических книг и регистрации браков гражданским властям. Но, устанавливая такое вполне приемлемое положение, советская власть своим грубым вмешательством в дела Церкви создавала зачастую совсем безвыходные затруднения. Она предписывает священникам заключать церковные браки при отсутствии церковного развода, а между тем расторжение браков гражданским порядком производится на основании простого заявления одного из супругов об отказе от дальнейшего супружества, вне зависимости от канонических законов. Такой порядок даёт возможность ежемесячно менять своих жён и мужей. Вот образец разъяснения, разосланного по данному вопросу священникам от имени Дружниковского (Донецкой губернии) исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов от 29-го апреля 1919 года за № 6: «Священнослужители всех исповеданий под страхом ответственности не могут отказывать в совершении после заключения обязательного гражданского обряда религиозного обряда, если кто того пожелает».

В Харькове нельзя было крестить, венчать и погребать без предварительного решения товарищей Кагана и Рутгайтера, заведовавших соответствующим подотделом Харьковского исполкома, неисполнение этого постановления влекло за собой ответственность перед военно-революционным трибуналом, а точнее – его исполнение обусловливало то, что младенцы умирали некрещёными, а трупы умерших в ожидании соответствующего разрешения на похороны разлагались. И так было не в одном Харькове.

И в результате такого положения вещей Советская власть, отделившая Церковь от государства, становится судьёй над священниками, принимает на них жалобы, требует от них объяснений и предписывает исполнять все её распоряжения, хотя бы они и нарушали канонические уставы православной церкви.

Так, регистрационное бюро при Совете рабочих и казачьих депутатов в Новочеркасске требует 8-го апреля 1919 года за № 225 объяснений от священника Покровской церкви Кутейникова о причинах отказа венчать гражданина Киселёва, получившего гражданский развод, и вместе с тем вне зависимости от причин отказа священнику предписывается обвенчать Киселёва и о совершении брака сообщить в регистрационное бюро.

Можно было бы без конца излагать содержание всяких предписаний, запрещений и назиданий Советской власти, вторгающейся даже в самые мелочи церковной жизни.

Церкви и всё церковное имущество, предназначенное специально для богослужебных целей, были описаны и переданы в бесплатное пользование соответствующим общинам, которые пожелали бы принять на себя управление Церковью, при условии, однако, принятия на себя ответственности перед властью за всё то, что говорится с церковной кафедры или что пишется от имени церкви, словом, за все направления церковской деятельности.

Все остальные движимые и недвижимые имущества, принадлежавшие церквам, монастырям и другим религиозным учреждениям всех вероисповеданий, признаны народным достоянием и отобраны от их собственников.

Одновременно на верующих повсеместно посыпался целый ряд запрещений. Упомянутым уже декретом от 23-го января 1919 года об отделении Церкви от государства провозглашено было и отделение школ от Церкви, и во исполнение этого декрета «Народный комиссариат по просвещению предписывает всем местным отделам народного образования принять меры к тому, чтобы в стенах школы не допускать исполнения религиозных обрядов, преподавания Закона Божьего и других вероучений. При этом должности законоучителей всех вероисповеданий упраздняются». Вместе с тем приказано было убрать из школ все иконы.

Гонение на иконы в некоторых местах распространено было и за пределы школьных помещений. Так, в Екатеринославе, хотя и не нашли возможным прямо запретить иконы в частных квартирах, но согласно декрету, оставшемуся неопубликованным, установлен был определённый налог с каждой иконы. Установлен был также налог с наперсных крестов. В Царицыне иконы выносились из учреждений и частных домов, сжигались и выкидывались.

Нередко запрещалась церковная проповедь, по-видимому, из боязни осуждения с церковной кафедры действий Советской власти. Празднование пролетарского праздника 1-го Мая давало основание запрещать в этот день служение в церкви. Серьёзно обсуждался в одном из комиссариатов Области Войска Донского вопрос о. необходимости уничтожения слова «Царь» в молитвах «Царю Небесный», «Яко да Царя» и т.д., а в другом месте той же области священник, допустивший в церкви пение этих молитв с упоминанием слова «Царь», был присуждён Советом народных депутатов к отправке пешком в Ставрополь с тем, чтобы он пересчитал все телеграфные столбы. .

Переходя к дальнейшим проявлениям глумления большевиков над религией, следует указать на то, что если приходские церкви, как это было сказано выше, подлежали передаче общинам верующих, то домовые церкви были повсеместно закрыты. В Курске закрыты все 12 домовых церквей. Помещения их были использованы Советской властью под мастерские, госпитали, библиотеки, канцелярии и дома для развлечений, собраний и митингов. В церкви духовного училища на месте алтаря устроена была сцена и самая церковь обращена в танцевальный зал, где красноармейцев учили танцам.

Иконы, писанные на стенах церкви, были замазаны краской, и на их месте изображены социалистические изречения, вокруг иконы Спасителя нарисована пятиконечная красная звезда. Церковь при доме генерала-губернатора в Киеве обращена в какой-то сарай, в котором в беспорядке свален был всякий хлам. При осмотре этой церкви после ухода большевиков у самого престола обнаружены человеческие испражнения. В Харькове домовые церкви обращены в театры, кафешантаны, клубы, танцевальные залы и т.д. Ломали и сжигали иконостасы. С грубым издевательством выбрасывали в сорные ямы и сараи церковную утварь, иконы и другие священные предметы, похищалось всё мало-мальски ценное. Церковь духовной семинарии была обращена в клуб с театральной сценой для размещённых в семинарии юнкеров-курсантов. Вот официальные мотивы закрытия этой церкви: «в семинарскую церковь могут проникать агитаторы-контрреволюционеры под предлогом молитвы и распространять между курсантами идеи, вредные для большевизма. Под тем же предлогом молитвы могут проникать в церковь публичные женщины и приносить с собой заразные болезни курсантам. Самая проповедь священника о молитве, посте, юдоли и печали является вредной политической грамотой, развращающей курсантов. А затем, принимая во внимание отсутствие культурно-просветительного центра, в самом здании семинарии необходимо устроить такой центр или клуб, для чего и выселить церковь со всем имуществом. Так как церковь чтится местным населением, то необходимо произвести выселение под каким-нибудь предлогом безболезненно». Доклад этот был представлен народному комиссару по военным делам, который начертал на ней следующую резолюцию: «смешно было бы бояться болтовни местных баб; выселить немедленно». Церковь уничтожили, устроили клуб с распитием крепких напитков, заведующей клубом назначили какую-то женщину.

Церковь Тамбовского полка была обращена в театр, где потом давались театральные представления каскадного содержания. При уничтожении этой церкви большевики довели свои глумления до крайности: разрушили и сожгли иконостас. Из священных одежд сделали чепраки для лошадей и костюмы для актёров. С икон сняли ризы. Плащаницу изорвали на шарфы и портянки, причём изображение Христа прокололи штыком. В довершение этих кощунств иконы, кресты, в том числе и напрестольный крест с святыми мощами, куски изорванных одежд – всё это навалили на двое саней и повезли по улицам в сопровождении шутовской процессии: один красноармеец, размахивая крестом, выступал впереди, и за ним шла толпа с хоругвями и пела светские песни, перемешивая их с церковными напевами. Свидетель-католик, видевший эту процессию, говорит, что жутко было смотреть на эти издевательства над святыней.

В церкви при Полтавском Петровском кадетском корпусе Советская власть решила устроить читальню. Почти все священные предметы были вынесены из церкви, иконы частью попорчены, частью уничтожены, и на их месте оказались надписи: «Товарищ Ленин», «Ленин и Троцкий». Против одной из этих надписей значилось: «просят не знушаться (не издеваться)». – В церкви, в алтаре и в ризнице оказались человеческие испражнения и следы мочи, а также листы из священных книг, служивших туалетной бумагой. Расположившись в кадетских спальнях, красноармейцы за естественной необходимостью ходили в классные комнаты и в церковь. При этом красноармейский комендант приказывал служителям корпуса производить там уборку, разъясняя им, что они раньше служили дворянам, а теперь послужат им, большевикам.

Не избежали осквернений и разгромов монастыри и приходские церкви.

Достаточно некоторых примеров, чтобы изобразить яркую картину этих кощунств.

При разгромлении осенью 1918 года церкви на хуторе Ново-Кавказском на Кубани красноармейцы взяли из алтаря воздух, покров, плащаницу и другие предметы. Частью они их изрезали, частью навешали на своих лошадей, в другую церковь той же области красноармейцы въехали верхом, в шапках, с папиросами во рту и, осквернив престол, забрали с собой всё наиболее ценное имущество, не исключая крестов и освящённых предметов богослужения. В церкви станицы Кореновской красноармейцы обратили алтарь в отхожее место, пользуясь при этом священными сосудами. Парчовые ризы зачастую переделывались в попоны для лошадей, и был целый кавалерийский отряд, сидевший на парчовых сёдлах... Кощунства совершались и в частных квартирах. Так, в станице Сергиевской красноармейцы отряда Сорокина, разграбив квартиру местного священника, надели епитрахиль на шею лошади, а крест привязали к её хвосту; и так водили её по площади. Красноармейцы подходили к лошади, как бы для исповеди, и, покрывая себя епитрахилью, произносили отборные ругательства. В другом месте большевики устроили кощунственные похороны живого товарища, покрытого парчовым покровом, стреляли вверх со словами: «мы расстреливаем вашего Бога» и пр.

В Донской области не осталось почти ни одного храма, избегшего кощунственных действий.

Красная армия умышленно расстреливала церкви из тяжёлых орудий. По церкви на хуторе Мещерском было произведено 18 выстрелов, после чего церковь была осквернена и разграблена.

В церкви станицы Казанской орудийными снарядами разрушен правый придел, а церковь станицы Каменской расстреливалась во время богослужения, причём убито было 6 молящихся и ранено 20.

После расстрела церкви подвергались разгрому и осквернению.

В селе Полянове Таганрогского округа большевики устроили в церкви конюшню для лошадей, а для себя поставили кровати и столы. Приглашая к себе женщин, они в церкви устраивали оргии. Громились не только церкви, но и народные школы.

То же происходило и в Тверской области. Из облачений товарищи шили себе штаны, кисеты для табака, сумки, юбки для своих любовниц, попоны для лошадей, причём кресты облачений приходились на круп лошади.

Иконы расстреливались не только в церквах, но и в частных квартирах, особенно доставалось образу святого Николая Чудотворца, которого называли «буржуем».

В Харьковской губернии в храме, построенном при станции Борки в память спасения царской семьи при крушении поезда, большевики под предводительством Дыбенко три дня подряд кощунствовали и грабили совместно со своими любовницами.

В шапках, с папиросами в зубах они ругали Иисуса Христа, Божью Матерь, рвали на части священные облачения, пронзили штыком известную икону Спасителя работы Маковского; в одном из приделов храма ими было устроено отхожее место.

При разграблении близ Екатеринослава Тихвинского женского монастыря красноармейцы приставали к монахиням с гнусными предложениями и даже делали попытки к изнасилованию. Всё ими было разгромлено и разорвано, алтарь и престол были исколоты кинжалом. У игуменьи в келье штыками был проколот образ Спасителя и Божьей Матери, причём сделаны отверстия на месте уст и в них вложены зажжённые папиросы. То же кощунство было сделано в одной из сельских церквей Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, причём под осквернённой иконой Спасителя сделана надпись: «кури, товарищ, пока мы тут: уйдём – не покуришь». (...)

Тяжёлые испытания пришлось пережить известному Святогорскому монастырю, расположенному в пределах Изюмского уезда Харьковской губернии. Уже с января 1918 г. начались конфискации имущества, отобрание земли, принудительное выселение большинства монастырской братии, обыски и грабежи. Большевики, появляясь в монастыре, врывались в храмы в шапках, с папиросами в зубах, сквернословили, переворачивали престолы, распивали церковное вино и увозили с собою церковную утварь. Когда в одно из таких посещений эконом скита при деревне Гороховке отказался от выдачи денег, его вывели за ограду и тут же у ворот расстреляли. Тогда же был убит при попытке бежать монах Израил. А когда в октябре того же года переносили из села в село особо чтимую икону Святогорской Божьей Матери и крестный ход расположился на ночлег в селе Байрачах, то большевики напали на помещение, занимаемое духовенством, и убили иеромонахов Модеста и Иринарха, иеродиакона Федота и приютившего их хозяина дома с дочерью. Пять трупов легли у подножия иконы, стоявшей в луже крови.

Исключительно грубые кощунства проявлены большевиками в этом монастыре в начале 1919 года. 2-го января днём ворвались в ворота до 60 красноармейцев. Избив прикладами первого попавшегося на их пути монаха, они все рассеялись по разным корпусам монастыря и принялись за грабёж, сопровождаемый невероятными издевательствами. Несколько человек вбежали в Покровскую церковь, где шло богослужение, и стали требовать у настоятеля архимандрита Трифона выдачи ключей от монастырских хранилищ. Сплошной грабёж шёл по всем кельям. У монахов отнималось всё имущество до последней рубахи включительно. А в то же время грабители оскверняли иконы, заставляли монахов, под угрозами расстрела, курить и танцевать. К ночи бесчинства несколько стихли, и около двух часов избитая, ограбленная, поруганная братия стала собираться в храме на литургию. Служил архимандрит. Во время службы ворвалась толпа красноармейцев. Один из них вбежал на амвон и с криком «довольно вам молиться, целую ночь топчетесь, долой из церкви», – повернул за плечи провозглашавшего ектению иеродиакона. Но, вняв всеобщим настойчивым просьбам, разрешили окончить литургию. Не покидая храма, большевики входили в алтарь в шапках, курили, а к концу службы один из них схватил монаха и ножницами отрезал ему волосы, крича при этом, что будет стричь всех по очереди. И действительно, нескольким монахам были обрезаны волосы на голове и бороды. А в это время другой красноармеец вбежал в алтарь, открыл царские врата и, стоя в них, кричал: «Не выходи, стрелять буду!». Братия, ожидая дальнейших страданий, причастилась Св. Таин. Между тем повальный грабёж продолжался по всем помещениям монастыря. Продолжались и глумления над монахами, которых заставляли, как и раньше, курить, плясать и даже пить чернила. Утром, когда вновь должна была начаться обедня, службы уже не допустили. Ворвавшаяся в церковь толпа большевиков набросилась на священнослужителей и стала их вытаскивать в ризах из храма. С архимандрита сняли сапоги. Затем, несмотря на мороз, выстроили монахов в ряды и среди побоев, площадной брани и грубых издевательств стали их обучать маршировке и военным приёмам. Одновременно в соседнем храме другая толпа красноармейцев кощунственно представляла богослужение: один из них, надев ризу и митру, сел на престол и перелистывал Евангелие, а другие, тоже в облачениях, открывали и закрывали царские врата на потеху своим товарищам. Добыча двухдневного грабежа была вывезена на 38 подводах.

Параллельно с осквернениями и ограблениями церквей и народных святынь осуществился по отношению к представителям православного духовенства тот террор, который залил кровью всю русскую землю.

Красный террор, осуществлённый пресловутыми чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией (Чека), с особой силой обрушился на духовенство, признанное Советской властью главным оплотом контрреволюции. Нет тех моральных и физических испытаний, которых не приходилось бы пережить служителям Бога.

Изложение здесь нескольких случаев из тяжёлой русской действительности за период гражданской войны осветит перед нами крестный путь православного духовенства.

В Курске священников и монахов заставляли чистить улицы, сваливать снег с крыш, таскать дрова и воду, расчищать железнодорожное полотно. И всю эту работу они должны были производить в своём обычном одеянии священнослужителей, с крестами на шее. По удостоверению свидетелей, больно было видеть пастырей, идущих по улицам города с лопатами на плечах под конвоем красноармейцев. На улицах выставлялись плакаты с карикатурными изображениями духовных лиц и с призывами к их уничтожению.

В Царицыне была объявлена по городу и уезду мобилизация белого и чёрного духовенства мужского и женского пола в возрасте от 18 до 50 лет. Их гнали на полевые работы и на работы по укреплению города. Все монахини были сначала отправлены в Чека, где комиссарша Савинкова угрожала их всех истребить «как негодный элемент», а затем они были переданы в распоряжение комиссара Добина для отправки на полевые работы.

К окопным работам было привлечено духовенство в г. Екатеринославе. В Луганске священников заставляли убирать трупы людей и животных, рыть могилы, пилить дрова, убирать мусор, чистить погреба.

В Харькове монахов Покровского монастыря погнали в первый день Рождественского праздника в красноармейские казармы мыть полы, подметать дворы, чистить мусорную яму и пилить дрова.

Далее следовали обыски и аресты. В Царицыне, где аресту подвергались многие из наиболее уважаемых представителей духовенства, как например, протоиереи Горохов и Струков, священники Шмелёв, Орлов и другие, – отношение к арестованным было исключительно скверное. Их ругали площадной бранью, заставляли подметать помещение, носить дрова, чистить дымовые трубы, выносить из камер параши. Эту чёрную работу они должны были производить как в местах их заключения, так и в квартирах, занятых большевистскими учреждениями и комиссарами. Допросы духовенства производились обыкновенно ночью; при этом их будили криками: «Вставайте, длинноволосые сволочи и черти!».

О тех моральных пытках и физических испытаниях, которым подвергается духовенство во время обысков и арестов, можно судить по злоключениям архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана. Через день после занятия города Новочеркасска большевиками, 13-го февраля 1918 года, в 12 часов дня в покои архиепископа Митрофана ворвались четверо грязных, со зверскими лицами матросов, в шапках, с папиросами в зубах и вооружённых винтовками, шашками, с револьверами в руках. Заявив архиепископу, что они явились искать оружие, они принялись за обыск. Но оружия они, конечно, не нашли и удалились. За это время у архиерейского дома собралась толпа в несколько сот человек. За время Обыска со двора были похищены архиерейские лошади. Через три часа в покои архиепископа ворвалась толпа других матросов. Их было человек пятнадцать. Они принялись за обыск, перевернули всю обстановку, рвали бумаги и грабили всё ценное: серебро, бельё, сапоги и пр. Награбив что могли, они стали совещаться между собой, арестовывать ли архиепископа или нет. Они уже хотели оставить его на свободе, когда один из них, мальчишка лет 17, сказал: «Я без него не поеду. Я его арестовываю». Тогда с ним согласились и другие, и архиепископа повезли на извозчике на вокзал, в штаб. Там матросы объяснили, что арестовали владыку за то, что он проклинал большевиков. Было приказано отвезти арестованного в Атаманский дворец для разбора дела. Пешком повели иерарха через весь город. Шёл он в сопровождении тех же матросов и многотысячной толпы народа. Часть этой толпы, состоящая из сектантов, хлыстов и из распропагандированных уже большевиками элементов, глумилась над стариком, ругая его обманщиком, смутьяном и потрясая кулаками; некоторые издали плевали в архиепископа. Но другая часть была настроена иначе, некоторые даже плакали, но не могли ничем помочь. Дорога была тяжёлая, грязная и шла в гору. Несчастный еле передвигал ноги. Наконец его довели до дворца, где отдан был приказ вести его в тюрьму. Снова, не дав передохнуть, повели его по городу и привели на местную гауптвахту, где он был заключён в тесную грязную камеру. Вместе с ним был помещён арестованный войсковой атаман генерал Назаров, впоследствии казнённый, и ещё один прапорщик.

Спали вдвоём на голой дощатой лавке. Сидя в камере, пришлось испытать всякие унижения со стороны красноармейцев, которые плевали в двери и угрожали смертью. Но, с другой стороны, население, разные учреждения и приход настойчиво ходатайствовали об освобождении архиепископа из-под ареста. Наконец, через десять дней его повели в здание судебных установлений, и здесь ему объявили постановление военно-революционного суда о признании его ни в чём не виновным. При этом председатель военно-революционного суда объявил, между прочим, Митрофану, что революционная власть убедилась, что народ его любит. На следующий день народ в церкви с плачем радости бросился к своему пастырю, целуя ему ноги, руки и одежду. Эта любовь народа и боязнь народного гнева заставили в то время советскую власть воздержаться от каких-либо репрессивных мер по отношению к архиепископу. В данном случае говорил страх за собственную безопасность.

Но не всегда этот страх останавливал преступную руку кровожадных палачей.

Убить «попа» да ещё посмеяться над ним, по-видимому, входит в правила поведения верного большевика. Один красноармеец (в письме к родным) описывал кровавые подвиги красноармейцев в Донской области и, между прочим, с восторгом сообщал, что, когда красные вошли в Персиановку, то не щадили никого, били всех: «Мне тоже, – пишет он, – пришлось застрелить попа одного. А теперь мы ещё ловим этих чертей и бьём, как собак».

Из высших представителей духовенства, между прочим, убиты митрополит Киевский Владимир, архиепископ Пермский Андроник и бывший Черниговский Василий, епископы Никодим, Гермоген, Макарий и Ефрем, викарий Новгородский Варсонофий, Вятские – Амвросий и Исидор и многие другие.

Митрополит Киевский Владимир был убит 25-го января 1918 года, через два дня после занятия Киево-Печерской Успенской лавры. В лавру явились трое людей, из них двое были в солдатских шинелях, а третий в кожаной куртке, и заявили, что должны произвести обыск с целью обнаружить спрятанные в лавре пулемёты. Никаких пулемётов, конечно, не нашли, но всё же приказали митрополиту следовать за ними, объяснив, что ведут его в штаб. Через некоторое время в лавре услышали ружейные выстрелы, а затем тело убитого владыки обнаружено было в расстоянии 150 саженей от ворот лавры. Убитый лежал на спине, покрытый шубой; на нём не оказалось панагии, клобучного креста, чулок, сапог с галошами и золотых часов с цепочкой. Медицинским освидетельствованием на теле покойного обнаружены следующие ранения: огнестрельная рана у правой глазной щели, резаная рана покровов головы с обнажением кожи, колотая рана под правым ухом и четыре колотых раны губы, две огнестрельные раны в области правой ключицы, развороченная рана в области груди с вскрытием всей грудной полости, колотая рана в поясничной области с выпадением сальника и ещё две колотые раны груди.

Этот осмотр трупа показывает, что митрополита кололи, резали и расстреливали и что, таким образом, смерть его сопровождалась истязаниями.

Особенно жестоким пыткам был подвергнут архиепископ Пермский Андроник, которому были сначала вырезаны щёки, выколоты глаза и обрезаны нос и уши. В таком изувеченном виде его водили по городу Перми, а затем сбросили в реку. Гермоген Тобольский был отправлен зимой на принудительные работы по рытью окопов, а затем потоплен.

Отделение Церкви от государства, своеобразно трактуемое большевиками, сделалось предлогом для запрещения проповеди гонимой религии, и мученическая смерть епископа Никодима в Белгороде представляет яркое тому доказательство.

Епископ не вмешивался в политическую жизнь, но в своих проповедях, браня насилия, грабежи и убийства, призывал свою паству к учению Христа, утверждая, что законы Божий выше законов человеческих. Такие проповеди возбудили злобу против епископа в местном коммунистическом управлении. В первые дни Рождества 1918 года известный своей жестокостью комендант Саенко, собственноручно убивший тысячи людей, арестовал епископа и увёз в чрезвычайку. Но возникшие среди народа волнения по поводу ареста любимого пастыря заставили Саенко отпустить епископа обратно в монастырь. Однако в тот же день Никодим вновь произнёс проповедь, осуждавшую насилия, после чего он был вновь арестован тем же Саенко, который говорил при этом, что через попов и монахов вся революция пропала. Обратившаяся к Саенко с просьбой об освобождении Никодима жена священника Каенская была арестована Саенко, который в тот же вечер собственноручно её расстрелял, а епископа приказал отвезти в тюрьму, где ночью в углу тюремного двора он и был казнён. Желая скрыть от народа эту казнь и боясь отказа красноармейцев казнить уважаемого пастыря, его повели на казнь в военной шинели. Труп его был отвезён за город и брошен в общую могилу. Но слух об его казни всё же дошёл до народа, и ежедневно у братской могилы служили панихиды по христианском мученике.

В Харькове 80-тилетнего иеромонаха Амвросия перед казнью в несколько приёмов избивали прикладами. Священника Димитрия вывели на кладбище, раздели донага; когда же он стал себя осенять крестным знамением, то палач отрубил ему правую руку. Тело его не позволили хоронить и дали на съедение собакам. Старика священника, заступившегося за приговорённого к казни крестьянина, засекли до смерти шомполами и изрубили шашками, а потом красноармейцы-палачи с циничным наслаждением рассказывали, как они били шомполами голого старика «по брюху», «по спине» и как тот крючился от боли.

Священника Моковского изрубили за то, что он порицал большевистские злодеяния, а когда его жена обратилась с просьбой о разрешении похоронить тело казнённого мужа, то красноармейцы перерубили ей сначала руки и ноги, изранили грудь, а затем уже зарубили до смерти.

В монастыре Спасовском матрос Дыбенко арестовал настоятеля 75-летнего архимандрита Родиона, который в первую же ночь был выведен в поле и там убит. Один из красноармейцев хвалился тем, что убил настоятеля он: сперва срезал с его головы кожу с волосами, а потом нагнул голову и стал рубить шею.

Последующий осмотр трупа подтвердил ужасное признание красноармейца.

В Изюмском уезде сельского священника Лонгинова арестовали и повезли в город. Дорогой ему отрезали нос и бросили в реку.

В Херсонской губернии одного священника распяли на кресте.

В одной из станиц Кубанской области в ночь под Пасху был во время богослужения замучен священник Пригоровский: ему выкололи глаза, отрезали уши и нос и размозжили голову. В той же области священника Лисицына убили после трёхдневных истязаний. Священник Флечинский был изрублен в куски. Священнику Бойко было каким-то образом разорвано горло. (...)

В Терской области зарублен шашками, вместе с несколькими десятками заложников, ессентукский священник отец Иоанн Рябухин. Вся эта казнь представляла из себя ужасную кровавую бойню, во время которой престарелых и больных заложников рубили в ночной темноте шашками на краю ямы, в которую падали убитые, а иногда ещё и живые. Священник Рябухин упал в яму ещё живым и в течение ночи ему удалось несколько высвободиться из-под груды навалившихся на него тел и тонкого слоя земли. На его стон явился кладбищенский сторож, который застал отца Рябухина выглядывавшим из ямы и умолявшим вытащить его и дать ему воды. Но страх сторожа перед красноармейцами был настолько велик, что в душе его не оставалось более места для других чувств, и он забросал живого священника более толстым слоем земли. Стоны стихли. А когда через несколько месяцев яма была раскопана, то труп священника был обнаружен с поднятыми руками, что свидетельствовало о его усилиях выбраться из могилы.

На станции Чаплино в пределах Екатеринославской губернии был казнён архимандрит Вениамин из Москвы. Казнён он был за то, что заступился за приговорённого к смерти на той же станции бывшего земского начальника. Слабого старика, едва передвигающего ноги, тащили на казнь по вокзальному перрону. На месте казни его раздели и платье его палачи разделили между собой. Затем жертву стали нещадно бить шомполами. Сила ударов была столь велика, что одним из ударов была отбита коса. Архимандрит, весь окровавленный, молчал и только молился, но ударами по рукам ему умышленно мешали креститься. Мучение продолжалось бесконечно долго, пока, наконец, несчастному не отрубили голову.

В Бахмутском уезде той же губернии сельскому священнику Попову предложили отслужить панихиду по самому себе, а когда он отказался выполнить, его тут же расстреляли. Другому сельскому священнику в том же уезде большевики перед смертью выкололи глаза и вырвали бороду.

В селе Рождественском Александровского уезда красноармейцы отрубили местному священнику руки и ноги по туловище и в таком виде повесили за волосы на акацию, а затем расстреляли и три дня не позволяли снимать тело с дерева.

В Полтавской губернии красноармейцы заняли Лубянский Спасо-Преображенский монастырь, повеселились в нём и принялись грабить и кощунствовать. Затем через некоторое время их офицер приказал настоятелю священно-игумену Амвросию собрать всю братию. Часть монахов была в отсутствии и всего собралось 25 человек. Их объявили арестованными, потребовали выдачи ключей от келий и всех других монастырских помещений. Затем монахам было приказано принести дрова и при этом им объяснили, что все они будут сожжены. Но приближение Добровольческой армии расстроило их планы, нельзя было медлить, и спешно погнали всех арестованных монахов в город, а оттуда повели на вокзал. Здесь среди ночного мрака их стали расстреливать партиями. Расстрел начался с настоятеля Амвросия, которого убил выстрелом из револьвера комиссар Бакай, стоявший во главе стражи. А затем красноармейцы стали расстреливать остальных. Семнадцать монахов было убито, а остальные семь были только ранены и притворились убитыми. В самой Полтаве в конце июня 1918 г. был арестован большевиками иеромонах Крестовоздвиженского Полтавского монастыря Нил. Несколько раз его водили на допрос. С последнего допроса он вернулся сильно избитым. Сопровождавший его красноармеец заявил, что арестованный монах так упорен, что ничего не хочет говорить и что на него придётся истратить 37 рублей, т.е. стоимость пули. Действительно, 4 июля он вместе с двумя неизвестными был выведен в лес, и там все трое были расстреляны. Осмотр трупа иеромонаха Нила установил, что убийство его сопровождалось тяжёлыми, безмерно мучительными истязаниями.

И мученический венец приемлется духовенством с величайшим смирением и героизмом.

Протоиерей Восторгов, приговорённый вместе с другими лицами к расстрелу, запретил завязывать себе глаза и просил расстрелять его последним, чтобы иметь возможность напутствовать в новую жизнь всех других расстреливаемых. Иеромонах монастыря Спасов Скит Афанасий, выведенный на казнь, стал на колени, помолился, перекрестился и затем, поднявшись с колен, благословил стоявшего против него с ружьём в руках большевика и поднял руки вверх. Двумя выстрелами красный палач убил только что благословившего его пастыря.

Так погибают за веру и родину православные духовные отцы русского народа – погибают, как погибали великие мученики первых времён христианства.

Провозгласив принцип свободы совести, отделение Церкви от государства и школы от Церкви, большевики наряду с этим в обследованном районе воздвигли гонение против православной церкви и её служителей. Так, наступая на известный населённый пункт, «красная армия» не стеснялась выбирать мишенями для своей артиллерии православные храмы; от выстрелов её, например, пострадал соборный храм в Луганске, в который попало три артиллерийских снаряда. На местах большевиками допускалось поругание храмов, глумление над мощами, священными предметами. В этом отношении надлежит отметить нижеследующие случаи. За время своего пребывания в Луганске большевиками разгромлены церкви при Луганской тюрьме и женской гимназии Чвалинской. Тюремная церковь разгромлена совершенно: на полу обнаружены следы крови, костра, окурки, грязные портянки; свечной ящик разбит и содержимое расхищено; из Св. Антиминса вынуты мощи; Евангелие, кресты, покрывало разбросаны по полу; стеклянный колпак на Дароносице разбит, сами же Дароносица и Священные Сосуды похищены; облачение разорвано. Не ограничиваясь этим, большевики, надев на себя священнические ризы, взяв в руки кресты, Евангелие и кадильницы, с пением похабных песен на церковные мотивы, отправились по камерам арестованных «буржуев» и «контрреволюционеров», где предметами, бывшими в их руках, наносили побои последним, сопровождая всё это площадной бранью, хулою Бога, Матери Божией, религии, церкви и её служителей. Церковь гимназии Чвалинской найдена невероятно загрязнённой, иконостас повреждён и иконы из него выбиты и разбросаны по полу, Царские врата вскрыты, Престол вынесен на середину церкви и обращён в обеденный стол. В момент прибытия свидетеля в помещение церкви он застал одного из красноармейцев разгуливавшим по алтарю в шапке, с папироской в зубах, а другого – занятого похищением электрических лампионов, для осуществления чего он взял Св. Престол, перенёс его со средины церкви к стене и делал попытки влезть на него. Разграблен также большевиками и молитвенный дом на руднике Екатеринославского горно-промышленного общества «Бурое». Наряду с этим повсеместно большевики в шапках, с папиросами в зубах и с оружием в руках произвели обыски церквей в целях обнаруживания то скрывавшихся священнослужителей, то складов пулемётов, оружия и съестных припасов. Всюду ими запрещался церковный колокольный трезвон, причём запрещение это мотивировалось тем, что посредством него производится сигнализация «белогвардейцам».

Иногда большевики делали попытки к социализации православных храмов и церковного имущества. Подобный вопрос был возбуждён на одном из митингов в Луганске ввиду необходимости подыскания подходящего помещения для открытия народного дома и биографафа (Так в оригинале. – Прим. ред. журн. «Волга»). Однако после того как один из присутствовавших заметил, что, хотя он и ничего не имеет против социализации, но обращает внимание собрания на отсутствие в Луганске общественных бань и потому вносит предложение о социализации для устройства бань луганской синагоги, вопрос о социализации храма был снят с обсуждения. Не гнушались большевики и осквернением могил. Так, в имении С. А. Кохановской, при д. Ильинке Андреевской волости Бахмутского уезда, произведено кощунственное глумление над 7-ю могилами, составляющими фамильное кладбище; все ценные памятники уничтожены, разбиты и разбросаны; остатки их носят на себе следы похабных рисунков и надписей; одна из могил полувскрыта. В отношении погребения большевиками производились и признавались лишь похороны гражданские и в этом отношении не делалось даже исключений для членов своей партии. Так, в Лисичанске, ввиду того, что в погребении одного из большевистских военных врачей принимало участие духовенство, последний был лишён отдания воинских почестей. Неуважение к иконам проявлялось большевиками и при производстве обысков в частных домах, они снимались со стен и разбивались.

Из числа расстрелов по своей жестокости и кощунственности выделяется убийство священника деревни Ново-Никольской отца Николая Милюткина. Ему было предъявлено вымышленное обвинение в том, что, узнав о следовании через село партии пленных красноармейцев, он прервал Богослужение, взял в руки св. чашу с Дарами, вышел на паперть церкви и выражал свою радость пением «Христос Воскресе». Представ перед местной чрезвычайкой, отец Милюткин во время допроса был подвергнут избиению шомполами и, кроме того, двумя шашечными ударами ему были нанесены раны на ноге и снято полскальпа. После этого он, по просьбе местных крестьян, был выдан им на поруки, но через два часа его вновь приволокли в чрезвычайку, где председатель её произвёл в него в упор выстрел из револьвера, а присутствовавшие красноармейцы нанесли шашками многочисленные ранения.

Увидя, что пол покрыт истекавшей из ран кровью, большевики позвали собак и заставили их вылизывать кровь, а когда те противились, то их пороли нагайками. Затем, раздев труп, его сволокли к реке Дону и бросили в воду, приговаривая: «Плыви в Новочеркасск, скажи, чтобы неделю ждали нас». Кроме того, зарегистрированы следующие случаи расстрелов священнослужителей: 1) архимандрита отца Геннадия, на Левенговских заводах, за хранение «весьма вредной для деятельности большевиков книжки»: «Протоколы сионистского съезда в Лондоне в 1905 г.»; 2) священника Тимофея Стадника, в с. Ново-Бахмутовке; 3) священника Константина Щёголева, в с. Андреевке Бахмутского уезда; 4) священника Фёдора Базилевского в с. Григорьевке и 5) священника в селении Давидовке. Всем им предъявлялось обвинение как «контрреволюционерам, плохо отзывающимся о большевиках», не желающим удовлетворить требования о выдаче денег. Как же ко всему изложенному относилась паства? Терроризированное население всюду глухо роптало и лишь в некоторых случаях активно выступало против большевиков. Так, в Авдеевке храм и священнослужителей от разграбления защитило население; оно же в ответ на объявление декретов об отделении Церкви от государства ответило постановлением на общем собрании: церкви и причт содержать на свой счёт. В с. Гришине, вопреки запрещению служить молебен 9 мая 1919 года, рабочие потребовали служения такового, а затем выступили на защиту священника, на жизнь которого было сделано покушение со стороны большевиков. В Юзовке рабочие, наслышанные о насилиях, творимых большевиками над церковью и её служителями, собрались на собрание ещё до прихода большевиков в Юзовку и вынесли постановление о том, что, если большевиками будет проявлено неуважение к церкви и священнослужителям, то против этого восстанут все рабочие. Резолюция была вручена большевикам, и тем церковь и священнослужители были спасены. Нельзя не отметить и случаи Готовности среди духовных лиц служить большевикам и следовать их учению. Так, в селе Григорьевке большевики допустили к отправлению служб и треб священника Ипатия Константинова (которому было запрещено служение), и он по их требованию совершал бракосочетания Великим Постом. Правление Свято-Троицкого монастыря близ Луганска объявило монастырь «духовной трудовой коммуной», о чём и подало заявление в Луганский Совет. Других исповеданий, кроме православного, большевики не касались и лишь в отношении евреев-«буржуев» применяли посылку на общественные работы по субботам.

В посёлке Попасная священник Драгожинский был приговорён к смерти за проповедь, в которой указал, что Юлиан-отступник перед смертию сказал: «Ты победил, Галилеянин», – в чём большевики усмотрели намёк на себя.

Таким истязаниям в Попасной подвергся Красовский, в Переездной – священник Булахов, в Лисичанске – Шепелев.

В Ставропольской губернии планомерное гонение на церковь началось с переходом власти в епархии к большевикам весной 1918 года. Стремление подорвать в народе чувство веры и почитания церкви путём самого циничного осквернения храмов и предметов богослужения сопровождалось повсюду грабительством. Разграблена большая часть церквей, монастыри, архиерейские дома и ризницы, причём расхищено имущество огромной ценности. И всё это делается не иначе, как с кощунством и святотатством; Царские врата рубятся (стан. Прочночепская Лабинского о.), плащаницы разрываются и надеваются как украшение на лошадей. Из риз и облачений шьются костюмы и женские юбки, из Антиминса делаются кисеты для табаку, разбрасываются Святые Дары. Были случаи, когда красноармейцы въезжали в церкви на лошадях в шапках и с папиросами во рту. Церковь оглашалась непристойной циничной руганью (ст. Ново-Корсунская Куб. обл.). По-видимому, делалось всё, чтобы подорвать чувство веры в народе, осквернить всё, что имеет отношение к христианской религии.

При таком отношении духовенство во времена большевизма заплатило большим числом мучеников. В пределах небольшой территории Ставропольской епархии убито 52 священника, 4 дьякона, 3 псаломщика и 1 ктитор, есть основание предполагать, что число погибших значительно больше.

Поводы гонения были разнообразны: сочувствие кадетам и буржуям, осуждение большевиков в проповеди, служение молебна для проходивших частей Добрармии, протест против богохульства – всё служило предлогом для мучительных казней с запрещением во многих случаях хоронить убитых или с разрешением похорон за большой выкуп со стороны родственников.

Сведения, собранные комиссией по расследованию злодеяний большевиков, говорят о полном озверении тех, кто прикрывается лозунгами свободы и братства.

1) Священник Александр Подольский был убит за то, что служил молебен казакам перед выступлением против красноармейцев (ст. Влидивировская Куб. обл.). Но прежде чем его убить, его долго водили по станции, глумились и били, а потом зарубили за селом на свалочном месте. Один из прихожан, пришедший его похоронить, был тут же убит пьяными красноармейцами.

2) Священник села Соломенского Ставропольской губ. Григорий Дмитриевский, выведенный красноармейцами за село на казнь, просил дать ему помолиться перед смертью. Он опустился на колени и молился вслух, осыпаемый насмешками и требованиями скорее кончать молитву. Не дождавшись конца молитвы, красноармейцы бросились на него, коленопреклонённого, с шашками и отрубили ему сначала нос и уши, а потом голову.

3) Священник Магдалинского монастыря Куб. обл. Григорий Никольский 27 июня 1918 года после литургии, за которой он приобщал молящихся, был взят красноармейцами, выведен за ограду монастыря и там убит выстрелом из револьвера в рот, который его заставили открыть при криках: и мы тебя приобщим.

4) В станице Варсуковской весной 1918 г. священник Григорий Златоусский был убит красноармейцами за то, что служил молебен по просьбе казаков об избавлении от красноармейцев.

5) В станице Попутной протоиерей Иванов, прослуживший в этой станице 36 лет, был заколот красноармейцами за то, что он в проповедях указывал, что они ведут Россию на погибель.

6) В станице Вознесенской Троицкой церкви, священник Алексей Павлов, 60 с лишком лет, был убит на площади за то, что происходил из казаков и когда-то служил в гвардии.

7) В станице Удобной священник Фёдор Берзовский, старше 50 лет, убит красноармейцами с запрещением хоронить его тело за то, что высказывался неодобрительно о большевиках.

8) Священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын, около 50 лет, убит, причём перед убийством ему накинули на шею петлю и водили по станице, глумились и били его так, что, падая на колени, молил поскорее с ним покончить. Жене его пришлось заплатить 610 руб., чтобы ей разрешили его похоронить.

9) Священник станицы Данкайской Иоанн Краснов, 49 лет, убит за служение молебна перед выступлением прихожан против большевиков.

10) Священник станицы Ново-Щербинской Алексей Милютинский, 59 лет, убит за осуждение красноармейцев в том, что они ведут Россию к гибели, и отслужил молебен перед выступлением казаков-прихожан.

11) Священник станицы Георго-Афонской Александр Флегинский, 56 лет с лишним, после того как был избит с бесконечным глумлением, выведен за станицу и убит; тело его было найдено много времени спустя.

12) Священник станицы Неломаевской Иван Пригорский, 49 лет, направления крайне левого, в великую субботу выведен из храма на церковную площадь, где с руганью набросились на него красноармейцы, избили его, изуродовали лицо, окровавленного и полуживого вытащили за станицу и там убили, запретив хоронить.

13) Заштатный священник Золотовский, старец за 80 лет, проживавший в селении Надежда, был захвачен красноармейцами во время сна после обеда, был выведен ими на площадь, наряжен в женское платье, после чего они требовали, чтобы он танцевал перед народом, а когда старик отказался, они его тут же повесили.

14) Заштатный священник Павел Калиновский, 72 лет, проживавший в городе Ставрополе, во время захвата этого города в октябре 1918 г. красноармейцами за то, что имел внуков офицеров, был арестован красноармейцами и приговорён к наказанию плетями, он умер под ударами.

15) В селе Баингар красноармейцы явились в дом священника Дмитрия Семёнова, потребовали еды и после угощения обещали, что священник будет цел, и ушли, но затем прислали за ним, после чего наутро его тело было найдено за селом.

16) В селе Безопасном убиты священник Серафимовской церкви Леонид Соловьёв, 27 лет, диакон Дмитриевской церкви Владимир Остриков, 45 лет, псаломщик Александр Флегинский, 51 года. Убили их местные большевики, они были захвачены, причём их увели на место, где раньше закалывали чумной скот. Велели им самим рыть могилу, а затем набросились на них, зарубили шашками и, недорубленных, полуживых, закопали в наполовину вырытые могилы. Никаких особенных обвинений им не предъявлено, а просто признали нужным извести священников.

17) Псаломщик Свято-Троицкой церкви станицы Восточной Александр Донецкий был присуждён за «принадлежность к кадетской партии» к заключению в тюрьму, но по дороге сопровождавшим его отрядом убит.

18) Священник хутора Танайки Черноморской губ. о. Иоанн Малахов вместе с женой своей были арестованы красноармейцами, приведены ими в станицу Минеральскую и там расстреляны после издевательств «в особенности над матушкой», как доносит местный священник.

Красноармейцы произвели насилия не только над священнослужителями православной, но и инославных церквей.

19) В советской газете «Солдат революции» напечатано о новом кощунстве большевиков – вскрытии мощей св. Сергия Радонежского, произведённого 11 апреля прошлого года. Руководил этим председатель Сергиевского исполкома товарищ Банханон в присутствии 300 приглашённых из духовенства, вскрытие производил иеромонах Иона. Даже в советской газете «Беднота» проглядывает то возмущение, с которым отнеслись к этому духовенство и народ. У стен монастыря собралась огромная толпа, а в самом храме, где ещё шло непрерывное бдение среди богомольцев, желавших в последний раз приложиться к мощам, повсюду слышались рыдания и возгласы: «мы веровали и будем веровать», а в это время в приделе храма устанавливался кинематограф, и несмотря на все потуги, кощунственный акт вскрытия мощей приведён в исполнение.

20) Архимандрит Антоний, командированный в Москву и вернувшийся оттуда в январе сего года, рисует положение церквей в Москве в следующем виде:

Патриарх Тихон под домашним арестом, при нём круглые сутки дежурили китайцы, латыши и красноармейцы, неоднократно оскорблявшие патриарха и хозяйничавшие в его помещении, как у себя дома. Большевистская чрезвычайка почти ежедневно чинила допросы патриарху, продовольственного пайка лишила, и близкие его из своих скудных запасов уделяют патриарху 1/4 ф. хлеба в день. Церковь в Москве обложена контрибуцией: на патриарха наложили 100 тысяч рублей, на Троицкую лавру 17 миллионов, на Афонскую Пантелеймоновскую часовню 100 тысяч. Около часовни Иверской Божьей Матери на здании городской думы сорван большой образ св. Александра Невского и на место его вделана красная пятиконечная звезда с надписью: «Религия – опиум для народа». Кремлёвский образ святителя Николая завешан красной тряпкой. Новоспасский мужской монастырь обращён в тюрьму, и первым заключённым в эту тюрьму был настоятель этого же монастыря епископ Серафим. В прочих монастырях живут комиссары, фактически ими управляющие. В Кремль доступа нет, но по Москве ходят слухи, что Кремль разграблен, что Чудов монастырь обращён в казармы, в Успенском Соборе происходят оргии. Церковных служб в Кремле не совершают. (Следст. Комис. по расслед. зверств большевиков).

21) Прибывшие из Ялты сообщают, что зверски большевиками убит популярный священник Сергей Щукин.

22) В Ставропольской губ. в селе Сергиевском в июне 1918 г. военным комиссаром села убит священник Патрыкин за то, что протестовал и уговаривал жителей не платить красноармейцам 90 тысяч рублей контрибуции.

23) В середине июля 1918 года жители села Сергиевского Иван Ефремов, Павел Ефременко, Гавриил Авдиенко и Александр Новиков были приговорены к смерти красноармейцами за контрреволюционность, зарубили их шашками. В этом суде принимал участие и военный комиссар Шапкин.

24) В селе Александрия Благодарненского уезда в июле 1918 года крестьянин Аким Ледиков был приговорён дивизией Жлобы к смерти за контрреволюционность. Приговор был приведён в исполнение Антоном Поддаковым, Иваном Шапевцовым и Макаром Оаврюком, которые закололи штыками Ледикова.

25) В г. Ставрополе 22 июня в день католического праздника «Тела Господня» во время богослужения в местном рижском католическом костёле был арестован настоятель его ксёндз Крапивницкий, которого застали в то время, как он исповедовал прихожан, ему едва дали окончить, причём красноармейцы в это время стояли возле него с оружием в руках, в шапках и с папиросами во рту. А затем, не дав ему закончить богослужение, повели его к коменданту, где едва не убили его, хотя ни в чём он не обвинялся, и спасти его удалось только польскому консулу, которого известили прихожане.

Екатеринодарская церковь обратилась к христианским церквам всего мира, указывая на огромную опасность для христианства со стороны большевизма, обольщающего тёмные массы обещанием земного рая, с одной стороны, а с другой, по справедливым словам этого обращения, – являющегося лютым врагом Спасителя и всего христианства. (Особая ком. по рассл. злод. большевиков).

26) Из Ярославля сообщают, что в Кафедральном соборе вскрыты мощи ярославских чудотворцев благоверных князей Василия и Константина, а в Спасском монастыре «князя Фёдора и чад его Давида и Константина» (Вел. Россия).

27) В советских газетах напечатано письмо священника М. Фомина, который «добровольно сложил с себя сан», о том, что им совместно с большевистскими комиссарами было произведено вскрытие мощей св. Александра Семрокского. Мощи святителя находятся в одном из северных монастырей (Приаз. кр.).

28) По сообщению газеты «Беднота», вскрыты и обследованы мощи двух угодников: Макария Жабинского, покоившиеся в Жабинской пустыне в 3-х верстах от г. Белёва Тульской губ., и схимника Дмитрия, находившиеся в Георгиевском соборе в Юрьеве Владимирской губ. После обследования мощи уничтожены кощунственным актом, руководили местные комиссары.
 

Б. Краткая сводка документов, собранных представителями иностранных миссий

Одним из образцов документов, собранных представителями иностранных миссий, могут служить акты дознаний, произведённых в Сибири в 1919 г., когда сибирская армия под начальством адмирала Колчака освободила от большевиков Пермскую и Уфимскую губ. Тотчас же, по кровавым следам прогнанных большевиков, представители французской и английской миссий произвели в этих местах тщательную анкету об их деятельности.

Из протоколов, вошедших в анкету, ниже помещается как образец протокол, составленный 10 февраля 1919 года поручиком французской службы Адрианом Субербьелем.

Протокол текстуально гласит:

«10 февраля 1919 г., Пермь. Я, поручик французской миссии Субербьель Адриан, состоящий при главном секретариате французской республики в Сибири, производил допрос Наумова, секретаря чрезвычайной комиссии, который показал:

“Я, бывший секретарь общего отдела Пермской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем – Наумов Павел Александрович. До большевиков я служил урядником, был на германской войне, а потом работал в снарядно-закалочном заводе моторщиком. После закрытия завода подал прошение лично мне известному комиссару Малкову, который и принял меня на должность делопроизводителя.

Чрезвычайная комиссия неофициально образовалась с февраля 1918 г. под председательством комиссара Малкова. Задача Чрезвычайной комиссии была борьба с антибольшевистским элементом.

Чрезвычайная комиссия непосредственно подчинялась Всероссийской Чрезвычайной комиссии, находящейся в Москве, и представляла из себя отдел губернского Совета, но все распоряжения получались из Москвы. Чрезвычайная комиссия пользовалась всей полнотой власти, действовала самостоятельно и, если бы нашла нужным, могла арестовать главных комиссаров. Председатель комиссии был Малков Павел Иванович, 25 лет, член губернского Совета, до большевиков был рабочим Пермского пушечного завода. Малков был с образованием начального училища, едва был грамотен. Заведующим отделом по борьбе с контрреволюцией и саботажем был Воронцов Григорий Фёдорович, 20 лет. До большевиков Воронцов был рабочим-металлистом, без образования и едва был грамотен...

...Расстреливали в помещении комитета, в лесу, на реке Каме.

Расстреливались люди без каких бы то ни было постановлений.

Если один комиссар захочет кого-нибудь «расстрелять», посылал бумагу двум другим комиссарам, которые, не разбирая дела и не увидав человека, писали тоже «расстрелять», и этого было достаточно для расстрела.

За 8 месяцев существования комиссии в книгах, которые видел я сам и где должны были писаться разборы дел, написано было всего не больше 10 дел, а расстреляно к 1 декабря 1918 г. было в Перми 150 человек и по уезду около 400 человек...

Трупы расстрелянных в помещении комиссии валялись по нескольку дней, засыпались навозом, а потом увозились за город на грузовых автомобилях.

Лично я на расстрелах не присутствовал, а всё слышал от самих комиссаров в свободном разговоре в комиссии. Заложников брали на основании предписания Свердлова, полученного в июне месяце. В заложники приказано было брать промышленников, членов партии кадетов, меньшевиков и священников. Заложников взято очень много, но думаю, что спаслись из них немногие.

После ареста архиепископа Андроника сам Малков говорил мне, что его убили в ночь ареста. Всем, справлявшимся об архиепископе, говорили, что он спрятан. Когда же была получена бумага из комиссариата юстиции с копией запроса патриарха Тихона о судьбе архиепископа Андроника, то Малков приказал мне положить её в стол. Когда через некоторое время я спросил Малкова, как ответить на бумагу, то Малков приказал написать, что епископ выслан в Архангельскую губернию, которая в то время была уже занята англо-французскими войсками...

...К духовенству Воронцов относился с ненавистью и называл их «чёрными воронами»; я утверждаю, что им много расстреляно священников и монахов.

При эвакуации Перми 16 декабря 1918 г. меня эвакуировали вместе с канцелярией, но дорогой со станции X. я бежал, перешёл фронт 1 января 1919 г. у деревни... и явился к коменданту села, который отправил меня в Пермь.

Всё вышеизложенное подтверждаю своею подписью”».

(Подпись) (№ 22).

Тогда же, как видно из помещённой в парижской русской газете телеграммы, отправленной из Омска 20 марта, «Пермский епископ опубликовал список, в котором числятся 42 представителя православной церкви, расстрелянных и замученных большевиками» (№ 23).

Документом, рисующим обстановку на севере России, является протест, вручённый 19 апреля 1919 г. «Союзом духовенства и мирян гор. Архангельска» временному правительству Северной области. Протест этот, являющийся едва ли не единственным за истекшие годы протестом терроризованного русского духовенства, сопровождавшийся просьбой довести его до сведения заседавшей тогда мирной конференции в Версале, гласит:

«Захватившее власть правительство народных комиссаров не только запечатывает храмы, но и обращает их в чайные, казармы и даже кинематографы: в церквах устраиваются оргии, духовенство подвергается пыткам и мучениям. В Северной области в Пинежском крае священник Шангин был убит и тело разрублено на куски; в Печоре протоиерей Сурцов был многодневно бит, а затем расстрелян и тело брошено в реку. Там же старика священника Распутина расстреляли, привязав к телеграфному столбу, а тело отдали на съедение собакам. В Селецком приходе псаломщик Афанасий Смирнов был расстрелян за то, что совершил панихиду над умершим солдатом-французом.

Союз просит Правительство обратиться к авторитетному голосу Мирной Конференции, прося принять решительные меры к прекращению ужасных и позорных деяний, направленных против христианской религии».

От имени правительства Северной области к тексту протеста сделано следующее добавление: «Передавая настоящий протест, Временное Правительство подтверждает факты и, исполненное глубокого убеждения в великой роли, принадлежащей православной церкви в деле возрождения и восстановления Родины, всецело присоединяет свой голос ко многим тысячам подписавших протест.

Подлинный протест высылается почтой» (№ 24).

Параллельно с бессудными расстрелами по приговорам чрезвычайных комиссий уже в конце первого года начинают возникать одиночные, пока открытые судебные «процессы» в революционных трибуналах по обвинению духовенства в «контрреволюционных проступках».

«Знамя Трудовой Коммуны» от 10 октября даёт описание одного из самых первых процессов – процесса священника Смирнова, обвинённого в противосоветской агитации: «Суд приговорил священника Смирнова к 10 годам принудительных общественных работ» (№ 25).

Насколько невыносимым становится положение духовенства уже к концу 1920 г., можно судить по характерной телеграмме, напечатанной в парижских газетах 8 декабря 1920 года.

Текст телеграммы гласит: «Копенгаген, 5 декабря. Из Киркенса (северная граница Норвегии) телеграфируют: Сюда прибыла группа монахов Печенгского монастыря, бежавшая в Норвегию из-за преследований большевиков. Монахи, большинство из коих уже перешло 40-летний возраст, передают, что большевики мобилизуют всё мужское население края, принуждая его записываться в красную армию. Отказывающихся расстреливают. Печенгский монастырь сделался местом кровавой драмы. Монахи-беженцы обратились к норвежскому правительству с просьбой разрешить им проследовать во внутрь страны» (№ 26).

В эти же дни делается первая попытка оказавшегося за границей русского православного духовенства апеллировать к представителям великих держав.

«Съезд православного духовенства в Латвии, состоявшийся 24 ноября, обратился с воззванием ко всем великим державам мира с мольбой об оказании международной помощи погибающему населению России и с протестом против бесчеловечных казней. Резолюция была передана консулам и представителям европейских политических миссий в Риге» (№ 27).

Ни к каким положительным результатам обращение это, конечно, не привело. Сбросив в море остатки белых армий, закрепив прочно положение своё в Европе путём заключения торговых договоров, советское правительство не перестаёт ни на минуту усиливать репрессии против церкви, вкладывая в них всё большую и большую систематичность, и одновременно не перестаёт явно и лихорадочно искать повода и предлога для объявления давно задуманной открытой борьбы с церковью.

Эти поиски становятся тем более настойчивыми и тем более необходимыми, что православное духовенство под влиянием преследований стало пользоваться большим авторитетом среди прихожан. Интересы церкви отстаивали не только крестьяне, но и рабочие и даже красноармейцы.

Не убеждали народную массу и выдвигавшиеся против духовенства обвинения в контрреволюционности.

*   *   *

Читайте продолжение, 2-ю часть публикации

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ *)

№ 1 – «Известия» № 166 (1605) от 27 июня 1922 года.

№ 2 – «Кр. Газета» от 6 апреля 1923 года.

№ 3 – «Рабочая Москва» сентябрь 1922 года.

№ 4 – «Известия» № 279 (1718) от 9 июля 1922 года.

№ 5 – «Известия» № 4 (1741) от 5 января 1923 года.

№ 6 – Журнал «Безбожник» № 2 – Ст. «Осанна в вышних».

№ 7 – Журнал «Безбожник» № 2 из ст. – Церковная механика» – автор В. Дубовский.

№ 8 – Журнал «Безбожкник» № 4, апрель 1923 года. Статья «Кому и для чего нужны басни о Воскресении Христа», автор Ант. Логинов.

№ 9 – Журнал «Безбожник» № 2, февраль, статья «Почему я разлюбил своего Бога», автор О. Полинский.

№ 10 – Журнал «Безбожник» № 4, апрель; статья «Кому «нужен Бог и кому не нужен».

№ 11 – «Безбожник» № 2; статья «Почему мы безбожники», автор А. Сольц.

№ 12 – «Безбожник» №2; статья «О Господе Боге и святах Его»; автор Ант. Логинов.

№ 13 – «Безбожннк» № 2; статья «Бог, кровь и розги», автор Ю. Ларин.

№ 14 – «Безбожник» № 2; статья «Смена вех в церкви», Я. Окунева.

№ 15 – «Пpoгpaммa «коммунистов» Н. Бухарина; стр. 51-я.

№ 16 – «Правда» (Москва) № 69 от 31 марта 1921 года.

№ 17 – «Программа союза коммунистической молодежи», § 5-й.

№ 21 – «Из Протоколов Особой Следственной Комиссии по расследованию злодеяний большевиков на юге России».

№ 22 – Протокол допроса, произведённого офицером французской военной миссии при русском командовании в Сибири.

№ 23 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

№ 24 – Протест духовенства Северной области, переданный правительству области для отправления на Версальскую мирную конференцию.

№ 25 – «Знамя Трудовой Коммуны» от 18 октября 1918.

№ 26 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

№ 27 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

*) Вследствие дороговизны печатания из текста был изъят ряд цитат и документов. Вследствие этого некоторые №№ в настоящем индексе пропущены, как пропущены они и в текстe. – прим. А. Валентинова.